Теблюс долго молчит. Плечи безвольно опущены, руки дрожат, в больших открытых глазах — животный страх.
Следователь не торопит. Он понимает, парню нужно осознать, что дальше «крутить» бессмысленно.
— Так что? Расскажете правду или снова намерены выкручиваться?
— Я хочу признаться во всем чистосердечно.
— Поздновато, конечно, гражданин Теблюс, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так когда вы попали в плен к фашистам?
— 29 июля 1941 года под Минском. Меня доставили к офицеру. У него на столе лежали все мои документы. Он сказал, что по приказу Гитлера может меня немедленно расстрелять. «Но ты совсем молодой и хочешь увидеть своих родителей, — сказал офицер, — если дашь согласие работать на Великую Германию, мы сохраним жизнь».
— И вы, Теблюс, согласились?
— Кому же охота погибать. Они и направили меня в разведшколу под Магдебург.
— Под какой фамилией вас забрасывали в тыл?
— Я несколько раз переходил линию фронта со своими подлинными документами. Мне их вернули после окончания разведшколы.
— Одним словом, занимались шпионажем, гражданин Теблюс.
— Они угрожали мне расстрелом и пытками в гестапо.
— Но на советской территории со своими документами вы могли прийти в любой особый отдел.
— Я боялся, что меня будут судить за сотрудничество с фашистами.
— К тому времени вы успели сообщить германскому командованию секретные данные о частях, где служили. Но еще оставалась возможность искупить вину перед Родиной.
— Я готов это сделать сейчас.
— Слишком поздно, гражданин Теблюс. Следствие окончено, и теперь вас будет судить военный трибунал. Но объясните, как вы, преданный слуга фашистов, снова оказались в концлагере?
— В августе 1944 года мне в контрразведке дали новое задание. Под видом военнопленного меня поместили в концлагерь, чтобы выявить коммунистов и организаторов антифашистского движения. К тому времени я понял — Германия проиграла войну, и решил: если меня освободят из концлагеря советские войска, то никто не узнает о моем прошлом.
— И до последнего дня выдавали фашистам патриотов сопротивления?
— Иначе я не дожил бы до нашей Победы.
— Нет, гражданин Теблюс, это мы можем говорить «наша Победа», а вы, вместе со своими хозяевами, проиграли войну, и свою жизнь, за которую так дрожали...
