Абу Нувас - [55]

Узнав одного из собутыльников Фадла, Хасан подошел к нему и поздоровался.

— Привет тебе в Басре, Абу Али, добро пожаловать! — весело ответил воин — его имя было, кажется, Бишр, Хасан не помнил точно.

— Куда вы направляетесь?

— Мы идем в Индию на Барбад. Созвездия благоприятны нам, и астролог предсказал победу. Мы торопимся — сейчас установился ровный ветер.

— Сколько же добровольцев в вашем войске?

— Две тысячи из Басры и столько же из окрестных селений, да еще пришло множество народа с севера.

— Даже слишком много, — пробормотал смуглолицый воин, стоявший рядом, сверкнув желтоватыми белками глаз на собеседника Хасана. — Посмотри, как они набились на корабли. Половина из них — деревенщина, не знают даже, как обращаться с оружием, и если мы, Бог даст, доплывем до индийских берегов или хотя бы до одного из морских островов, язычники перебьют их, как перепелок.

— Перестань, Абу Разин, — перебил его Бишр. — У тебя разлилась желчь, и ты не в духе, тобой овладела меланхолия, победив здоровую смесь. Лучше уговори нашего прославленного поэта Абу Али отправиться с нами и повеселить нас.

— Только поэта нам не хватало, — пренебрежительно заметил Абу Разин, оглядев Хасана.

Хасан вдруг ощутил себя мальчишкой, ему захотелось, чтобы желтолицый меланхолик сильно рассердился и чтобы желчь, окрасившаяся его глаза, проникла в мозг. Он даже обрадовался — давно уж его не охватывало такое чувство, наверное, Муфаддаль отбил охоту к озорным шуткам. Он смиренно наклонил голову, потупил глаза и почтительно произнес:

— О почтенный и благороднейший эмир, я долго скитался среди сынов пустыни и почти забыл, как нужно достойно восхвалять подобных тебе. Но разреши мне обратиться от твоего имени к моему другу Бишре, которого я имел честь не раз сопровождать в попойках, не менее угодных Богу, чем война за веру, ибо, совершая грех, мы получаем возможность раскаяться. А теперь я начну стихи от твоего имени.

И Хасан, подняв руки, как это делали чтецы Корана, стал гнусаво читать, подражая их напеву:

— О друг мой Бишр, что у меня общего с мечом и войной —

Ведь моя звезда ведет меня к наслаждениям и веселью.

Не доверяй мне — смелость моя только в том,

Что я доблестно назову себя трусом и в стычке, и в преследовании.

И если я увижу, что показались язычники,

Я пришпорю своего коня в обратную сторону.

Я не знаю, что такое налокотник, что такое щит

И не умею отличить шлем от нагрудника.

И моя главная мысль, когда разгораются ваши войны, —

Какую дорогу выбрать, чтобы спастись бегством.

Протянув последние слова, Хасан снова смиренно поклонился хохочущему Бишру. А его спутник нахмурился:

— Ты остроумен, но подобные стихи недостойны араба, даже такого шута, как ты. Если бы я не гнушался тобой, тотчас ударил бы мечом, а так ты достоин лишь плети!

— Успокойся, Абу Разин, — недовольно прервал его Бишр. — Этот юноша — близкий друг Фадла ибн Раби, и, если пожелает Аллах, будет представлен наследнику престола. Не очень возносись над басрийцами, ведь никто не может умалить наши заслуги!

Абу Разин пробормотал что-то и, отвернувшись, зашагал к сходням, а Бишр, протянув руку Хасану, сказал:

— Если не хочешь ехать с нами, оставайся с миром, выпей и сложи новые стихи в нашу честь.

— Я сделаю это, Бишр, возвращайся с победой и привези дюжину черноглазых язычниц — они будут нашими райскими девами.

Абу Разин гневно обернулся, услышав слова Хасана, но потом, пожав плечами, велел своим людям поторопиться.

У ворот дома Халафа стоял холеный мул в богатой сбруе, а рядом с ним привязан маленький ослик. Из дома слышались голоса. Войдя, Хасан не сразу узнал рослого молодца, важно восседавшего на потертом ковре. Но тот, увидев Хасана, вскочил, потеряв свою важность.

— Брат! — удивился Хасан. — Ты похож на индюка, смазанного жиром. Уж не твой ли это мул стоит перед домом? Клянусь его уздечкой, он очень похож на тебя, однако отличается большим благообразием.

— Поистине, клянусь Всевышним, это мой мул, и мул почтенный, ибо на нем ездил раньше имам мечети, а еще раньше он был собственностью одной лютнистки-вольноотпущенницы, которой поистине будут отпущены все ее грехи за вольность ее поведения. Но она охрипла, потеряв голос от вина, и продала это достойное животное духовному лицу, чей дух не слабеет от вина.

— Где ты живешь сейчас? — перебил Хасан вычурную речь брата.

— Я нашел себе покровителя — Хусейна ал-Амири. Он живет в поместье возле Басры. А теперь ему захотелось лучшего поэта, и он жаждет, чтобы ты сложил стихи в его честь. Поедем, брат, у него много золота, а его повара заставляют вкусить при жизни райское блаженство.

Хасан рассмеялся. Ему стало весело, он уже отвык от острословия басрийских гуляк, и теперь с удовольствием слушал быстрый говор брата.

Вошел Халаф и с ним Абу Убейда, сильно постаревший с той поры как Хасан видел его в последний раз. Братья поднялись и усадили их на почетное место. Но тут же Хасан, подмигнув брату, спросил:

— О почтенные старцы, разрешаете ли вы недостойным грешникам пить вино и вести вольные речи в вашем присутствии?

Халаф вздохнул и сказал слуге:

— К еде подашь нам вина для этих безбожников, не то они опозорят нас, обвинив в скупости.