Абстрактный человек - [39]

Всюду в них, этих просторных и роскошных комнатах, стояли бронзовые статуи. Они стояли в углах, стыдливо отвернувшись от зрителей, или сидели за бронзовыми столами и мечтательно смотрели вдаль. Каждая из них застыла в какой-то мертвой позе, как в театре марионеток, и в каждой было запечатлено мгновение остановившейся вдруг жизни. Будто по мановению волшебного жезла жизнь тут застыла, как застывает студень, и сквозь эту застылость вдруг просвечивал какой-то важнейший жизненный момент, будто сквозь линзу виднелась уже неподвижная, не стремительная, а вполне соответствующая жизнь.

И показалось Майкову, что все эти безмолвные фигуры, как ниточками, были соединены связями какого-то огромного вечного образа, какой-то также застывшей, уходящей в бездну своей страшной правды и, потяни сейчас за эти ниточки, чудилось, что вот-вот все оживет, вздрогнет, заколышется, задвижется себе, и музей авторитетов заживет уже подлинной мраморной жизнью.

И главное-то в этой жизни будет даже и не закостенелость, не застылость и страшность огромного зала с тысячами статуй, главное будет в том, что этот железный образ, живущий где-то глубоко и в нем, во Владимире Глебовиче, наплевав на пространства и времена и на кажущуюся дикой разделенность человеческих тел, соединил их всех железно, стискивая в единое, подчинительное, общее тело, малоподвижное и прочное.

И когда они уходили из тяжелого здания, которое виднелось чуть ли не со всех точек города, то они, как это случается, не уносили в себе какого-то определенного мнения или же впечатления, но уносили именно огромный и маленький образ — это почти абстрактное переплетение линий, которое застыло в их душах. И именно от этой застылости души несколько приостанавливались в своем быстром беге.

Глава восьмая

Вместе

Они провели с ней в К… несколько дней. За это время они изучили городок вдоль и поперек. Но… Но ничего более увиденного в первые два дня своего пребывания в К… не увидели. Тут все были музеи, церкви, кривые улицы, печальный пейзаж и некое общее ощущение. Ощущение таинственности, непонятности и, поразительно сказать, грандиозности происходящего и происходившего. Но что же тут происходило, какие события свершились, какие эксперименты ставились, оставалось скрытым. Никто этого не знал, или не хотел говорить. При попытке же узнать, что тут было пятьдесят лет назад, всякий случайный человек замолкал, или мямлил что-то про достижения Петра Петровича Петрова. И все.

Они решили удовольствоваться и просто ощущением. В конце концов, ощущение ведь также что-то. А потом, глядишь, к нему прилепятся и факты, нужные и объясняющие происходившее, а возможно, и происходящее.

Когда они уже не знали, что им более и делать в этом городишке, к ним неожиданно пожаловал гость. Этот гость предложил им ни больше, ни меньше, как отдохнуть денек-другой на природе, невдалеке от города, как он сказал, — на даче. Он также сообщил, что предложение это исходит не от него, он на такое бы никогда не решился, а лично от товарища Болдина. И что товарищ Болдин рекомендует лично. Отдохните, мол, милые товарищи, вам еще многое предстоит.

Болдин совершенно явно срежиссировал эту встречу. Но зачем?

При встречах с Екатериной Ивановной его покоряло то полное ощущение покоя и покойного проникновения в жизнь, которое уже само по себе является наслаждением, потому что сама жизнь раскрывается перед таким проникновением, и тайны спадают с нее, и она кажется справедливой, великодушной, гармоничной, радостной, кажется наградой и правдой. Владимир Глебович, чувствуя, что с человеком можно общаться, лишь приспособившись к нему, лишь подыграв его взглядам, всегда прерывал это тягостное общение. И еще одно важное обстоятельство. Владимир Глебович трудно и плохо сходился с людьми. Почти всегда, когда он встречал незнакомого человека, будь то мужчина или женщина, он ощущал разделяющий их барьер, перейти который ему часто не удавалось. При встрече с иными людьми Майков не мог преодолеть себя и оставался к этим людям холоден, и барьер снова и снова отделял его от них. Это было тем более странно, что Владимир Глебович как никто иной ощущал огромное всепроникающее единство мира, всех живых существ этого мира и как никто иной ощущал в людях то огромное общее, которое проникает сквозь все барьеры тонкими нитями и связывает всех их в единое существо, так что каждый человек становится из-за этой общности мало отличим от другого человека, независимо от взглядов, разных там человеческих качеств и всего, что отличает одного человека от другого. Но, несмотря на это, сближение с человеком часто казалось Майкову почти что невозможным. Какая-нибудь маленькая, совершенно пустяковая деталь или манера начинали его отталкивать от человека, и проникновение сквозь эту внешнюю, казалось бы, совершенно пустяковую человеческую скорлупу, к тому внутреннему связывающему существу, иногда казалось Майкову почти невозможным.

Потому еще он любил встречаться с Екатериной Ивановной, что между ними не было этого чувства границы, этого чувства отчуждения, вызывавшего в Майкове в последнее время тревогу.