Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - [34]

Но про меня в таком ключе никто не говорил. Наверное, меня трудно было сравнить с игроками прошлого. Я ведь не из города, не родился в нем, так что навсегда останусь чужаком.

И как бы хорошо я ни играл, я навсегда останусь индейцем. А некоторым людям сложно сравнивать индейца с белым. Это не расизм, не совсем расизм. Это… Ну, не знаю, что это.

Я был чем-то другим, чем-то новым. Но надеюсь, лет через двадцать кто-нибудь скажет:

– Только погляди, какой бросок у этого паренька, он так напоминает мне Арнольда Спирита!

Может, это случится. Не знаю. Может индеец стать историческим наследием в городе белых? И вообще, стоит ли подростку переживать по поводу своего наследия?

Божтымой, я, наверно, самовлюбленный эгоист.

Короче, на нашем счету было двенадцать побед и одно поражение, когда настал день повторного матча с Уэллпинитом.

Они приехали на наше поле, так что на сей раз меня не станут сжигать у позорного столба. Вообще-то мои белые фанаты будут болеть за меня, словно я какой-то отважный воин.

Я чувствовал себя одним из этих индейцев-следопытов, которые вели войска Соединенных Штатов против других индейцев.

Но это, наверное, ничего. Я хотел победить. Я жаждал отмщения. Я не для болельщиков играл. Не для белых. Я играл, чтобы победить Рауди.

Ага, мне хотелось опозорить моего лучшего друга.

Он был стержнем своей команды. Девятиклассник, один из младших игроков команды, он приносил в среднем двадцать пять очков за игру. Я следил за его успехами на спортивной страничке газеты.

Он вывел «Краснокожих Уэллпинита» к рекорду 13:0. Они стали первыми среди команд маленьких школ в штате. Так высоко Уэллпинит никогда не забирался. И всё благодаря Рауди. Мы были на втором месте, так что игра эта – исключительной важности. Особенно для маленьких школ.

А еще важнее, что я, индеец спокан, играю против старых друзей (и врагов).

Приехала команда репортеров из местных теленовостей, чтобы взять у меня интервью перед матчем.

– Итак, Арнольд, каково это – играть против прежних друзей по команде? – спросил спортивный комментатор.

– Это типа странно, – отвечаю.

– Насколько странно?

– Очень странно.

Ага, я блистал умом.

Комментатор прервал интервью.

– Слушай, – сказал он. – Это трудно, я понимаю. Ты человек юный. Но не мог бы ты более точно описать свои чувства?

– Чувства? – переспросил я.

– Да, это же для тебя важное событие, разве нет?

Ну да, конечно, это событие важное, может, даже самое важное в жизни, однако я совсем не жаждал поделиться своими чувствами со всем миром и распахивать душу перед каким-то репортером местных новостей, как будто он какой-то священник.

У меня же всё-таки есть какая-никакая гордость, понимаете?

Я верю в право на личное пространство.

Это же не я его позвал, чтобы поделиться своей историей, понимаете?

И вообще, мне кажется несколько подозрительным, что белым интересно смотреть, как индейцы бьются друг с дружкой. Это типа как собачьи бои смотреть, понимаете?

Я чувствовал себя недоразвитым. Меня как будто выставляли напоказ.

– Ну что, договорились? – спросил комментатор. – Попытаемся еще разок?

– Ага.

– Ну, поехали.

Оператор включил камеру.

– Итак, Арнольд, в декабре ты встретился со своей прежней командой и членами племени спокан в баскетбольном матче в резервации, и вы проиграли. Теперь они на первом месте в штате и приехали на матч на вашем поле. Как ты себя чувствуешь в связи с этим?

– Странно, – сказал я.

– Стоп, стоп, стоп, стоп, – затараторил комментатор. Теперь он злился. – Арнольд, ты не можешь придумать еще какое-нибудь слово, кроме «странно»?

Я немного подумал.

– А вот, – говорю, – придумал. Могу сказать, мол, из-за этого я чувствую, что очень быстро повзрослел, слишком быстро, и понял, что каждый момент моей жизни важен. И важен выбор, который я делаю каждый раз. И что баскетбольный матч, даже матч между двумя маленькими школами, совершенно не важными для всего остального мира, может решить, буду я счастливым всю оставшуюся жизнь или несчастным.

– Ого, – удивился репортер, – отлично. Прям поэзия. Давай так и скажем, хорошо?

– Хорошо, – говорю.

– Ладно, запускай, – велел он снова оператору и сунул микрофон мне в лицо. – Арнольд, сегодня тебе предстоит состязаться с твоими бывшими друзьями по команде, членами племени спокан, «Краснокожими Уэллпинита». Они занимают первую строку в рейтинге штата и искусно победили вас в декабре. Некоторые считают, что сегодня они вас разгромят. Как ты себя чувствуешь перед матчем?

– Странно, – ответил я.

– Так, ладно, всё, – сказал комментатор. – Хватит.

– Я что-то не то сказал? – спрашиваю.

– Ты мелкий засранец, – объяснил мне репортер.

– Ух ты, а вам разрешено так со мной разговаривать?

– Говорю как есть.

Ну, вообще-то, по большому счету он прав. Я вел себя по-свински.

– Послушай, – сказал репортер. – Мы думали, это сильная история. Думали, это история о смелом парне, который выступил в одиночку против всех, а ты нам только нервы мотаешь.

Ой.

Мне стало неловко.

– Простите, – говорю, – просто я блевун.

– Что?

– Ну, нервный. Блюю перед матчем. И, думаю, вас я, так скажем, тоже метафорически облевал. Извините. Дело в том, что лучший игрок Уэллпинита, Рауди, раньше был моим лучшим другом. А теперь он меня ненавидит. В той первой игре устроил мне сотрясение мозга. Я хочу вырвать у него тридцать очков. Хочу, чтобы он навеки запомнил этот матч.