Аборигены, кенгуру и лайнеры - [14]

Скотоводство было несравнимо более прибыльным делом, чем возделывание почвы. Кроме того, для освоения земельных участков размером до ста тридцати моргенов необходим капитал, нужны крупные вложения, а лишь очень немногие из мелких поселенцев были способны их сделать. Поэтому большие территории стали использовать для сельского хозяйства только в следующем десятилетии, когда банки и сельскохозяйственные компании предоставили в распоряжение землевладельцев в широких масштабах капитал и оказалось возможным применить машины.

К тому же скваттеры нашли пути и средства, чтобы обходить закон и сохранять лучшие части своих владений. Одним из таких путей было использование подставных лиц. Скваттер мог вместо себя выставить других лиц, в том числе и своих детей, которые брали землю на свое имя, с тем чтобы через год вернуть ее ему. Можно было также «выклевывать из земли изюмины». Скваттер (лично или через подставное лицо) брал во владение землю с озером или криками[7]. Вся остальная земля, лишенная воды, становилась непригодной для обработки. Эти и другие подобные методы скваттеров не противоречили букве (если даже и противоречили духу) закона.

Новый владелец земли мог со своего участка внутри земли скваттера, хотя и не опираясь на закон, вести «партизанскую войну», «оттибривая» овец и прочий скот скваттера. В народных песнях того времени сохранилось много баллад, в которых прославлялись подвиги мелких землевладельцев, выбравших участок по своему желанию и «оттибривавших» скот скваттера. Вот как звучит одна из таких песен, в которой воспевается мелкий землевладелец, осевший на реке Эвмерелле в Новом Южном Уэльсе (дошла до наших дней в устном предании):

Ах, как же приятна долинка мне та,

На берегу Эвмереллы-реки!

И весел в ней был я совсем неспроста,

Счастливые выпали там мне деньки,

На той на земле, что я выбрал себе, —

На нескольких акрах той пашни.

Волов я отпряг и сказал им: «Ну, вот,

Свободно бродите — никто вас никак

В загон не загонит, ворот не запрет,

Недаром, ловкач и подтибрить мастак,

Я взял эту землю по воле моей

На берегу Эвмереллы-реки».

Вот месяц взошел над седою горою,

И звезды сияют, собравшися скопом,

Коней мы седлаем и мчимся — нас трое,

Сквозь тихую ночь мы несемся галопом.

Мы скваттера скот отгоняем к себе,

К утру мы весь скот, мы телят заклеймили.

Теленок мой милый, теленок прелестный,

Ты скваттеру уж улыбнулся — ведь скваттер простак,

Он больше тебя не увидит — ему не до песен,

Недаром, ловкач и подтибрить мастак,

Я взял эту землю по воле моей

На берегу Эвмереллы-реки.

А вот мы находим коней, они ржут и толпятся,

Пасутся спокойно они, хотя выгон открыт, — им

ни к чему убегать;

На небе луна, мы ж не боимся попасться,

Мы скачем и гоним коней, чтобы их в рабство продать.

И гоним мы в город далекий, в глубь континента,

Ловкачи, мастаки, мы не упустим момента.

Робертсону ж мы скажем: «Слушай нас!

Мы кой-что поинтересней, Джек, нашли;

Нет хозяйствовать не будем, тут мы пас,

Много проще тибрить скот и вновь клеймить

На клочке земли, что выбран по воле моей

На берегу Эвмереллы-реки».

В течение последних десятилетий XIX века положение в сельских областях нормализовалось. Тем из новых, взявших себе землю хозяев, у которых были какие-то средства и которые использовали как бесплатных рабочих своих собственных детей — юношей и девушек, — восполняя таким образом недостаток капитала, удалось закрепиться в производстве молока. Эти мелкие владельцы молочных ферм были и остаются наиболее отсталой частью белого населения Австралии.

Пшеницу и другие зерновые в Австралии сеяли начиная с тех дней, когда сюда прибыли первые каторжники, но сначала — только на побережье. Количество выпадающих осадков и влажность здесь, как правило, очень велики для европейских сортов пшеницы. Она поражалась ржавчиной и другими грибковыми болезнями, поэтому урожаи почти всегда были низкие и недостаточные для снабжения населения, не говоря уже о вывозе части зерна за границу. С началом золотой лихорадки положение обострилось. Однако выяснилось, что если посеять пшеницу зимой в более сухих, расположенных дальше от побережья районах, земля которых использовалась только под пастбища для овец, то к началу лета пшеница созревает. Но чтобы возделывать землю в этих районах, необходимо было корчевать деревья и применять машины при севе и уборке. А это опять-таки не для «маленького человека» с его весьма ограниченными финансовыми возможностями. Уничтожать кустарники, применяя паровой каток, корчевать засохшие, после того как с них ободрали кору, эвкалипты, платить рабочим, сеющим зерно и убирающим урожай, — для всего этого необходимы немалые капиталы. Такое сельское хозяйство было рассчитано не на обеспечение нужд населения, а на отдельный рынок — или за океаном, или в крупных городах на побережье. Вследствие этого производство пшеницы, как и овцеводство, стало одной из важнейших отраслей капиталистической экономики Австралии. И хотя производство пшеницы никогда не играло такой роли, как овцеводство, оно и теперь стоит на втором месте в общем сельскохозяйственном производстве на континенте.