Аберистуит, любовь моя - [18]

Она позволила себе легкий смешок и отхлебнула еще чаю. Затем со щелчком открыла свою сумочку и достала фиолетовый лоскуток.

– Они это нашли у него под кроватью. Сложили в полиэтиленовый пакет и выдали мне за это расписку. «Предположительно попонка для чайника», – там сказано. «Ничем таким он не занимался», – говорю. «А это пусть судья решает». Сказали да и ушли.

Я взял тряпицу и осмотрел ее. То был простой обрывок шерсти размером с почтовую марку.

– Вам, полагаю, известно, что у вашего сына имелось несколько врагов?

Она хмыкнула:

– Миллионы, ядрена вошь. Если бы Мивануи нас не навещала время от времени, не видали бы мы, я думаю, лица человеческого. Нашу семью в народе не любят…

– Ну что вы такое говорите? – вставила Мивануи.

– Ха! Ты меня не надуешь, не трать время. Знаю я, что люди говорят.

– А что люди говорят? – спросил я.

– Сами отлично знаете. Не надо мной насмехаться. Говорят, я ведьма.

Мивануи ахнула и прикрыла рот ладошкой. Это никого не обмануло. Что мамаша Эванса-Башмака – ведьма, знали все.

– И правду говорят? – пошутил я.

Мамаша Эванс скроила гримаску, как бы отметая всякое подозрение в серьезности ею сказанного:

– Ну, вы же знаете, если у девушки неприятности, а она не хочет, чтобы ее родители прознали – ко мне всегда можно прийти, за советом да за травками. Ну, понимаете, да? Но разве я после этого ведьма?

Мивануи была на ее стороне:

– Конечно, нет.

– Добро бы я вязальной спицей пользовалась. А я ведь травки запариваю – какой тут вред?

– Та же самая ароматерапия, – подтвердила Мивануи.

– Ну и потом еще руны. Перевожу время от времени, знаете ли. Ничего запредельного, конечно.

Мивануи обернулась ко мне:

– Миссис Эванс – лучшая переводчица рун на много миль в округе.

Она кивнула на выступ дымохода – над каминной полкой украшением висели какие-то рунические письмена в рамке.

При виде их мысли мои повлеклись в те далекие пятницы, когда в третьем классе у нас был сдвоенный урок руносложения, отчего время до четырех часов казалось пожизненным заключением.

– Она раньше и для графства переводила, – добавила Мивануи.

Я улыбнулся миссис Эванс, однако та отмахнулась от комплимента:

– Или когда вот у человека бессонница… – Она дотошно разоблачала все наветы. – Я ведь знаю кое-какие травы, что и тут помогают.

– И они за это называют вас ведьмой? – язвительно воскликнула Мивануи.

– И зелья приворотные, само собой, и утром по субботам – в ведовской кооператив. Но ведь только за-ра-ди благотворительности.

Мивануи снова съязвила:

– То же самое, что в конфетной лавке работать. Миссис Абергинолуэн по средам тоже на благотворительность работает.

Мамаша Эванс презрительно сплюнула:

– Миссис Абергинолуэн! Да она мандрагору от болиголова не отличит!

– Так и так, – примирительно проговорила Мивануи. – Не давайте им себя ведьмой называть. Я бы на вашем месте на них порчу навела.

– Так и навожу! Вы бы видели, какой сыпью покрываются. Сплошь в типунах – что твой пудинг с изюмом. Мне всего-то и нужно, что клочок одежды или вещица, которой касались. Менструальная жидкость и обрезки ногтей, конечно, лучше всего. А то еще бывает, Джулиан мне полевку принесет, так я…

Из глубины дома вылетел кот, вскочил на форточку и замяукал.

– Нет, это я не тебе. Я просто разговариваю с Мивануи. – Джулиан опять мяукнул. – Нет, не звала! Просто имя твое сказала! Я ей говорила про полевок.

Кот издал короткий негодующий «мяв» и снова заскочил в дом.

Когда мы по дюнам возвращались, небо на западе уже плавилось и далекие окна Борта загорались золотыми огоньками. Дневная жара ускользала, и поднимавшийся бриз колол внезапным холодком, отчего спина Мивануи покрывалась гусиной кожей. Мы ускорили шаг, и я задумался о том, что еще может означать для меня сегодняшний закат. И почему только я не сказал им, что понятия не имею, что они ищут? Я начинал жалеть о своей заносчивости.

– Пошли выпьем по стаканчику, – предложила Мивануи.

– Тебе разве не надо сегодня на работу?

– Я утром позвонила и сказала, что болею.

– Не стоило этого делать.

– Ох, ну что ты за горе луковое. Тебе что, не весело?

– Да нет, что ты.

И я повел ее через дорогу в «Шхунер-Инн». Мы сели на диванчике в баре, а закатное солнце обращало оконные стекла в витражи.

– Я чудесно-расчудесно-пречудесно провела день, – просто сказала Мивануи.

Я кивнул.

– Попозже можно поесть жареной рыбы с картошкой.

Я ничего не ответил, и Мивануи тронула меня за руку:

– Что-то случилось? Ты как-то совсем примолк.

Я вздохнул и отхлебнул пива:

Ты знаешь, что произошло с Эвансом-Башмаком?

Она покачала головой:

– Нет, конечно.

– Вообще не догадываешься?

– Ты мне что, не веришь?

– После того, как ты побывала у меня в конторе, приходили какие-то Друиды и устроили там шмон. Не знаю, что они искали, но мне сказали, что я должен вернуть это сегодня до захода солнца.

– Что они с тобой сделают?

Я пожал плечами:

– Ты знаешь их методы.

Певица скрутила в пальцах пивную картонку.

– И все это из-за меня. Что я за дуреха, не надо было тебя впутывать.

– За чем они могут охотиться?

– Луи, честно, я ума не приложу.

Об оконное стекло разбилась сверкающая капля дождя.

Было, наверное, чуть за полночь; ливень потоками хлестал с небес. Укрывшись чехлом с заднего сиденья, мы перебежали через дорогу к моей конторе. Едва оказались внутри, я отправился на кухню, прихватил бутылку рома и два стакана. Когда я вернулся в контору, Мивануи стояла на пороге моей спальни.