Абдерские кони - [2]

Так как пастбища находились в пределах города, ничто не могло сдержать натиск лошадей; к тому же они прекрасно знали внутреннее устройство домов своих хозяев. Эти два обстоятельства и привели к катастрофе.

Ту ночь жители города запомнили на всю жизнь, все ее ужасы стали явными с наступлением дня, когда глазам горожан предстала страшная картина.

Разбитые ударами копыт двери валялись на земле, рассвирепевшие животные врывались в дома целыми табунами. Пролилась кровь, немало жителей пострадало от копыт и зубов одичавшего стада; среди лошадей также были потери, ибо люди взялись за оружие.

Дрожали стены, город окутала поднятая копытами пыль; невообразимый шум, в котором можно было различить крики ярости и боли, многоголосое ржание, удары копыт, разбивающих двери, — все это усиливало ужас, вызываемый картиной разрушения. От топота мятежных табунов земля дрожала, как при землетрясении, зачастую они мчались бешеным галопом то туда, то сюда, без какой-либо определенной цели; опустошив все посевы конопли и даже несколько винных погребов, одурманенные животные, развращенные участием в человеческих пиршествах, крушили все и вся. Спастись морем было невозможно. Кони, знавшие, для чего предназначены корабли, перекрыли людям доступ к причалам.

Лишь крепость оставалась еще невредимой, и укрывшиеся в ней жители стали ее защитниками. Они метали дротики в каждую лошадь, приближавшуюся к стенам, а если какая-либо из них падала мертвой, затаскивали тушу внутрь крепости, дабы запастись пищей.

Среди осажденных ходили самые невероятные слухи. Якобы поначалу у взбунтовавшихся лошадей была только одна цель — грабеж. Вышибив двери, лошади врывались в комнаты; их интересовали роскошные ковры, которые они пытались накинуть себе на спину, а также драгоценности и другие блестящие предметы. Сопротивление хозяев грабежу и вызвало их ярость.

Говорили и о чудовищных любовных актах, о женщинах, подвергшихся звериному натиску жеребцов в своих постелях; даже называли некую благородную девицу, что, рыдая, рассказала о нападении на нее: она проснулась в спальне, слабо освещенной ночником, почувствовав на своих губах отвратительную верхнюю губу вороного жеребца, а нижняя отвисла от сладострастия, обнажив страшный оскал огромных зубов; она громко закричала от страха, а глаза жеребца горели вожделением совсем по-человечески; тут ее залило море крови — это прибежавший на крик слуга пронзил коня мечом…

Говорили и об убийствах людей, при которых кобылицы проявляли чисто женскую злобу, разрывая свои жертвы на куски. Ослов уничтожили всех, а мулы примкнули к восставшим; крушили все вокруг, но особенно ополчились против собак. От сумасшедшего галопа содрогались дома, погром продолжался. Необходимо было выйти из крепости, несмотря на всю опасность этого, но иначе городу грозило бессмысленное уничтожение.

Люди начали вооружаться, однако лошади, , немного отдохнув, решили пойти на новый штурм крепости.

Ему предшествовала внезапно наступившая тишина. Со стен крепости было видно: на ипподроме собирается несметное войско. Лошади строились в боевой порядок не один час, ибо, когда казалось, что все готово, кто-либо из них с громким ржанием неожиданно взбрыкивался и тем самым нарушал стройность рядов.

Солнце уже садилось, когда началась первая атака. Это была, если можно так выразиться, не более чем демонстрация, так как лошади только пробегали мимо крепости. Защитники не преминули осыпать их стрелами.

Отбежав в дальний конец города, лошади бросились на штурм вторично, и теперь их натиск был страшен. Крепость задрожала от ударов стольких копыт, и толстые стены, выложенные в дорическом стиле, покрылись трещиршми.

Наконец поток атакующих отхлынул, но тотчас же началась новая атака.

Главной ударной силой были подкованные лошади и мулы; они падали дюжинами, но ряды лошадей тотчас же смыкались, и они продолжали штурмовать упрямо и яростно, пыл их не остывал. Хуже всего было то, что некоторые из лошадей ухитрились накинуть на себя боевые доспехи и стрелы оборонявшихся застревали в кольчугах. На многих лошадях были попоны из дорогих ковров, а у иных на шее хомуты; при всей своей ярости они время от времени радостно взбрыкивали, как резвящиеся дети.

Защитники крепости узнавали своих лошадей. Динос, Аэтон, Аметей, Ксанф — прославленные в древности конские имена! И кони радостно ржали, приветствуя хозяев, но тут же бросались в яростную атаку. Один из скакунов, несомненно предводитель, встал на дыбы и гордо прошелся на задних ногах, будто исполняя воинственный танец, со змеиной грацией выгибая шею, — пока в грудь ему не вонзился дротик…

Меж тем штурмующие побеждали. Стены начали разваливаться.

И вдруг среди лошадей началась паника. Залезая друг другу на круп, лошади вытягивали шеи и смотрели на обсаженную деревьями дорогу, проходившую вдоль берега Коссинита; защитники крепости посмотрели туда же и увидели страшное зрелище.

Над черными деревьями на фоне вечернего неба возвышалась огромная голова грозного льва. Это был один из почти исчезнувших, древних зверей, что время от времени опустошали селения в Родопских горах