Абанер - [56]

— У Есенина розовый конь изображает розовое детство. А зеленая зарница что?

— Так ты не убивай Зорина совсем.

— Я и не убиваю. Вот он живой сидит.

И все трое весело засмеялись.

— Пиши, старайся, — сказал, подумав, Жора. — Будет хорошо — напечатаем, не будет — забракуем… Тебя куда работать назначили?

Сережа пробормотал что-то не очень внятно, ребята из редакции поглядели на него с удивлением, а Рита сказала:

— Устроишься — напиши. Обязательно.

Он вышел из редакции, подавленный и разбитый. Продавщица в белом переднике насмешливо скосила глаза, когда он один за другим, выпил три стакана газированной воды и попросил еще. Потом вспомнил, что с утра ничего не ел. Купив у лоточницы горячих пирожков, юноша присел на бульваре под липами и, не чувствуя вкуса, жевал, пока кулек не опустел.

«Не подведешь, Сережка? Я с тебя за это спрошу… — стояли в голове слова Чуплая. — Значит, подвел. Что теперь? Идти на вокзал и ехать обратно? Нет, так нельзя, надо подумать, разобраться. А что, если ребята из редакции неправы? Ведь сказала же Рита, есть хорошие строчки. О «зарнице» они даже поспорили. А что наказывал Чуплай? «По-боевому действуй, понапористей!..» Надо сходить еще в какую-нибудь редакцию, а сперва найти, где переночевать».

Переночевать оказалось не так просто. В трех гостиницах, куда заходил Сережа, не было мест, а в четвертой его встретил за зеркальными дверями степенный швейцар в расшитой позументом тужурке и, осмотрев вошедшего с головы до ног, сочувственно сказал: «Вам, молодой человек, куда-нибудь попроще надо». Швейцар не ошибся, у Сережи не хватило бы денег уплатить в этой гостинице и за один день.

Юноша спрашивал прохожих и милиционеров, где остановиться, ездил по Москве из конца в конец на трамвае, ходил по улицам, переулкам и везде слышал: «Мест нет».

От долгой ходьбы ныли ноги, от множества впечатлений и шума болела голова. Вечером измученный Сережа приехал на вокзал, надеясь скоротать ночь на диване. Но только он сел и закрыл глаза, бородатый носильщик тронул его за руку.

— Тут что, ночлежка? Езжай, парень на Преображенку в Дом крестьянина.

Сережа опять сел в трамвай и поехал за Яузу. Там пропала последняя надежда: Дом крестьянина был закрыт на ремонт. Юноша постоял у запертых ворот и без всякой цели пошел по улице. Было еще светло, но на столбах загорелись фонари, вспыхнули разноцветные вывески магазинов. Сережу обгоняли сотни людей, молодых, старых, юрких, как кузнечики, ребятишек и таких же, как он, юношей и девушек. Люди разговаривали, смеялись, все знали, куда идут, а Сережа не знал.

В тенистом переулке он увидел за палисадником большое серое здание, а на нем знакомое слово «Школа». Во дворе пожилая женщина в поношенном халате, наверно уборщица, красила парты. А если попроситься переночевать? Сейчас каникулы, школа пустая. После минутного раздумья он подошел к женщине и, запинаясь, проговорил:

— Здравствуйте, тетенька… Я из Абанера… В гостиницах совсем нет мест. Может, разрешите пробыть до утра? Где-нибудь в коридоре…

Женщина вскинула голову.

— Во-первых, я вам не тетенька, а заведующая школой, во-вторых, школа не постоялый двор для прохожих.

— Я не прохожий! — обиделся Сережа. — Я… учитель.

Он сам не знал, как у него сорвалось это слово, но оно произвело впечатление. Морщины на лбу заведующей разошлись, она опустила кисть в ведерко и пристально посмотрела на юношу.

— Коллега?! Почему же учитель ходит по Москве и ищет ночлег?

Сережа не очень толково объяснил. Он только закончил школу второй ступени, но еще не получил назначение и вот приехал посмотреть столицу.

— У вас есть какие-нибудь документы?

— В чемодане на вокзале.

Заведующая опять посмотрела на Сережу и улыбнулась.

— Придется выручить коллегу. Анисья Егоровна! — окликнула она женщину с ключами, которая вышла из флигеля. — Вот учителю из села негде ночевать. Устройте его в классе, где не начали красить. Раскладушку поставьте, подушку, одеяло принесите… Да, да, из лагерного запаса.

Сережа вошел в класс и увидел на доске размашистую надпись: «Последний день, учиться лень!» А ниже было нацарапано угловатыми буквами: «Дуралей-бармалей заблудился у дверей!»

Сереже показалось, это написано про него. Будто кто-то зло посмеялся над ним. Он бежал от школы и не мог убежать. В Москве его снова приютила школа.

Редакция толстого журнала ничуть не походила на редакцию «ЖКМ». Здесь никто не бегал, не суетился, но не было и той простоты, как на Воздвиженке. Немолодая женщина с голыми руками и чересчур красными губами подозрительно поглядела на юношу и сказала, что члены редколлегии заняты, а его сможет принять консультант в три часа дня.

Без пяти минут три к двери, возле которой сидел Сережа, подошел человек в белоснежном безукоризненно отглаженном костюме и моложавым лицом, снисходительно кивнул головой: «Ко мне?» и, щелкнув замком, очень вежливо пригласил посетителя в комнату. Улыбаясь, он протянул руку к листочкам, свернутым в трубочку.

— Ну-с, что вы принесли?

Это были стихотворения, которые Сережа не показал вчера в редакции «Журнала крестьянской молодежи» и сейчас с тревогой поглядывал, как к ним отнесется консультант.