Следователь ждал от него «Да», но именно в теперешней ситуации, после всего, что произошло, Похламков не мог позволить себе солгать. Даже во спасение.
— Так я пишу: в целях самообороны, — склонился следователь над листом.
— Нет, нет, — возразил Похламков, — я его, стервеца, без всякой самообороны в тот момент вздул бы! Непременно!
Следователь поглядел на него внимательно.
— То есть?
— Понимаете, дурь над парнишкой верх взяла.
— Хотелось бы уточнить, что имеете в виду, какую конкретно дурь?
— Нечестность всяческую и хамство.
— Насчет хамства мне судить затруднительно, а что касается нечестности, то, насколько я уловил…
— Правильно уловили, я себя казню все эти дни, если надо — и по суду ответ готов держать.
— Н-да.
Следователь повертел в руках листы с показаниями Похламкова.
— Н-да… Вот ознакомьтесь и, если верно изложено, подпишите. Каждый лист.
Вышел из комнаты.
Похламков прочитал все до конца, в конце задержался, вернулся вспять, перечитал снова:
«Вопрос»: «В целях самообороны?» Ответ: «Да».
Похламков подумал вслух:
— Ас виду — сухарь сухарем. Как это он: давай, говорит, ab origine.
Занес перо, чтобы изобразить свою привычную витиеватую подпись, но вдруг, представив ее здесь, на этих строгих листах, чего-то устыдился и с ученической старательностью начал выводить: Пох-лам-ков.
…На крыльце прокуратуры поджидала Феня.
— Как там?
— Вроде бы обошлось.
И спросил в свою очередь:
— Была?
— Допустили в палату. Веселый уже. Мне, говорит, теперь поправиться — раз и два!
— Больше ничего не говорил?
— Стоющего ничего, а так вообще сказал, когда уходила: только через эту вывесочку, говорит, и понял кое-что.
Похламков усмехнулся, сказал в раздумье:
— Как и я…
