«А зори здесь громкие» - [66]

Я была в сортировочном отделении и причем работала почти все время одна. Хотя у нас была врач сортировочного взвода, я почти все время была одна. Со мной работал Хомицын только. Врач, Беспрозванная, всегда уезжала и говорила: «Зина, ты справишься». Во все операции она уезжала, не только когда были на отдыхе. Мне нужно было послать всех больных — кого в операционную, кого в эвакуацию, кого в отделение сразу. Я справлялась более-менее.

Когда я работала там, все время приходил один художник и писал мой портрет. Потом он мне говорил: «Ваш портрет вы увидите после войны в Доме офицеров, в музее». Я один раз его видела.

Потом я уже была в терапевтическом отделении. Поступало много раненых, они все грязные приезжали из окопов. Лежали они там на передовой, чуть ли носом землю не копали. Нужно было их всех привести в порядок. Вначале мы обмывали их всех, потом переодевали, приводили в божеский вид. Кто кричит: «Сестра, утку, судно и попить сразу!» Я в ответ: «Только не все сразу». Как это можно все три вещи сразу. Ну вы же знаете, какие раненые и больные могут быть. Конечно, мы не справлялись. Кто судно кричит, кто утку. Со мной еще работала санитарка, она говорит: «Я же не могу справиться, их так много!» Я говорю: «Так, давай в обе руки бери, я тоже в обе руки посуду возьму, пошли работать». Работа была неблагодарная, но все-таки мне эта работа нравилась, потому что я с детства мечтала быть врачом. Но не получилось, потому что после ранения я только по госпиталям находилась.

Когда сняли блокаду, я помню, что нас направили в Прибалтику, под Нарву. Мы как раз расположились напротив кладбища. Там притаились эстонцы и немцы. Все время снайперы били. Очень много стреляли. Потом где-то под Нарвой меня тяжело ранило. Я пришла на смену, раненые начали поступать. Один меня спрашивает: «Сестра, а вы были в полку?» Я говорю: «Нет, а что?» — «А у нас сестра в полку есть, похожа очень на вас». Я говорю: «Нет, на передовой я не была». — «А ранены были?» Я говорю: «Не была, так буду». И в это время был большой обстрел, и меня тут же ранило. Я тут же упала, меня скорее на но-силки и в операционную. Я долго не отходила, потом в операционной все-таки пришла в сознание и слышу, хирург говорит: «Она не будет жива, у нее проникающее ранение в череп, все». Я думаю: «Жизнь моя кончилась, все». Ничего не стали делать, просто перебинтовали. Сразу эвакуировали. Сначала на санях, меня положили между двумя красноармейцами. Когда ехали по Нарве, был опять обстрел, и я одна осталась жива. Всех убило, пока везли. Привезли меня на ППМ, там мне бинты крутили-крутили, но не стали ничего делать. Мне уже головы стало не поднять, потому что контузия была, голова болела страшно. В общем, довезли меня до санпоезда, в санпоезде места нет, я сказала, что согласна просто на полу. Такие боли были, что я рада была и на полу лежать. Привезли меня в распределитель и говорят: «Что это столько бинтов у вас?» Я говорю: «Не знаю, это мне все в полевых госпиталях только бинты на голову наматывали, ничего не делали». Привезли меня на Бородинскую, там женский госпиталь был развернут в школе. Привезли меня туда уже в почти два часа ночи. Поскольку у меня было такое ранение, с которым они столкнулись впервые — один осколок попал в ухо, а второй — в затылок, там дырка была, то они быстро вызвали профессора Давиденского, и он начал меня туда-сюда осматривать. Делал снимки и в конце концов обнаружил эти осколки. Санитары, которые там были, уже отказывались: «Профессор, мы не можем больше таскать, она такая тяжелая». Он им отвечает: «Ребятушки, в последний раз, я уже придумал, что делать». Он сделал рентген, засунул мне руку в рот и нащупал этот осколок. Он застрял во рту в левой челюсти. Через ухо прошел и расположился в челюсти. А один осколок в затылке. Говорит: «Вы сможете постоять?» Я говорю: «Постою как-нибудь». Осмотрел меня и говорит: «Все, несите ее в палату, завтра будем делать операцию». Какое завтра, когда было уже четыре часа ночи? Утром привезли меня опять в операционную, и он хотел мне челюсть снаружи разрезать, чтобы вытащить осколок. Я говорю: «Нет, профессор, я это вам не дам делать». Зачем, говорю, вам меня уродовать, когда можно операцию через полость рта сделать и осколок оттуда вытащить. Он говорит: «Что?!» Я говорю: «Ничего! Осколок надо через рот вытаскивать, не надо мне всю щеку разрезать». — «А кем ты работаешь?» — «Медсестрой». — «Ну тогда понятно», — говорит. Я говорю ему: «Я же молодая, всего двадцать два года. Зачем же вам меня портить так?» Он в ответ: «А я-то, старый дурак, и не догадался бы». Я говорю: «Да все вы догадались, только вам ведь нужно все побыстрее сделать, и все».

Сделал он мне эту операцию. Операция проходила как? Три раза сознание теряла, потому что без наркоза, анестезию сделали небольшую. Вытащил он мне этот осколок изо рта и показывает. Этот осколок был прямо как ключ загнутый. Говорит: «Вот какой у тебя там осколок лежал!» Я в ответ: «А вы хотели мне такой осколок снаружи вынимать!» Он говорит: «Ну все понятно, боишься, наверное, что тебя замуж никто не возьмет». Я говорю: «Не знаю, возьмут или не возьмут, но не надо молодых девушек портить. Делайте все как положено». В общем, привезли меня в палату и назначили врача, чтобы она дежурила у меня круглосуточно. Они по очереди дежурили, потому что со мной могло случиться в любой момент что угодно. Нерв поврежден, контузия, ни сесть, ни лечь, ничего не сделать… В общем, дежурила она.