…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - [41]

Надобно признать, что кафе «Винило» — полная противоположность «Популяру», каким его описывает Рональд Смит, это заведение как раз в авангарде модернизации (она же глобализация), которая, как он боится, с течением времени может превратить Вальпараисо в такой же город, как другие. Впрочем, я туда забрел только потому, что был загипнотизирован исключительной прелестью двух официанток, которых приметил еще на улице Альмиранте-Мотт; и та и другая были в чистом виде детищами модернизации, а также глобализации. Сверхтоненькие, гибкие, но с кожей довольно темной и матовой, что можно признать живучей традицией, они, и это главное, безукоризненно умели изображать непосредственность, это получалось у них до того обалденно, что хотелось подергать за конские хвостики, в которые были собраны их длинные волосы.

До того я заходил в гостиницу «Сомерскалес», оборудованную в бывшем доме этого британского художника, изобразившего геройский конец фрегата «Эсмеральда» в манере примитивиста Крепена. (Кстати, об этом Томасе Сомерскалесе есть упоминание в книге Оливье Ролена «Охотник на львов» (2008): он «прибыл сюда моряком на корабле… и покинул эти места спустя двадцать три года».) По дороге туда я воспользовался подъемником «Консепсьон» и на платформе перед ним встретил двух псов исключительно мерзкого обличья, которые, по-видимому, были очень не прочь залезть в кабину вместе со мной. (Однажды в предместье Сантьяго я посетил гимназический концерт в компании невзрачной шавки, которую в виде исключения сам заманил туда куском пиццы, так что она последовала со мной в зал, причем ее присутствие никого не обеспокоило.)

С террасы «Сомерскалеса», находившейся на той же высоте, что и вершина cerro Аллегре, я однажды смотрел, как гаснет день, как луна восходит над бухтой, озаряя несколько пальм, кровли, крытые листовым железом, то крашеные, то ржавые, плавучий док с грузовым судном на стапелях, контейнеры на набережной, голубые портовые краны шанхайского производства, военный порт с двумя пришвартованными фрегатами, из которых как минимум один должен был носить имя либо «Артуро Прат Чакон», либо «Кочране» или же на крайний случай «Бланко Энкалада», а между тем у меня за спиной на холмах вспыхнула радуга из тысяч желтых и мерцающих огней (они в самом деле мигали, ведь это в основном бедняцкие кварталы), и там вдруг поднялся такой многоголосый лай, до того жалобный вой, что мне почудилось, будто я невзначай сам угодил в клетку собачьего приюта.

Позже, уже впотьмах, я вышел оттуда, но тотчас же заглотал наживку — и очутился в «Винило». Клиентура у этого заведения тоже молодежная и модерновая, эти парни мне совсем не импонировали, поскольку самым наглым образом отвлекали от моей особы внимание двух официанток с обалденными конскими хвостиками. Обе порхали туда-сюда и, насколько я мог судить, вовсе не замечали меня (чего доброго, даже демонстрировали мне сугубое пренебрежение). А в двух шагах между тем посреди застолья пыжился в окруженьи девиц молокосос-актер, так я, по крайней мере, предположил; с его черной майки, владелец которой годился бы скорее в клиенты кафе «Популяр», если не в заместители его четвероногому тезке, таращилось белыми буквами слово «Адреналин», глядя на которое, я втайне тешил себя мыслью, что едва он выйдет из бара, упиваясь своими мужскими успехами, которых он меня лишил, как собаки тотчас растерзают его, Актеона этакого, в клочки.

Зато в здешнем меню против ожидания значился ром «Барбенкур», разумеется, неважнецкий, совсем не тот, что мы с Гансом пили в Порт-о-Пренсе — о нем я сохранил ностальгическое воспоминание, — но все же восьмилетней выдержки. Чем больше чести я ему оказывал, тем лучезарнее становился мой взгляд на вещи. Среди персонажей посредственной картины, висевшей на стене в нескольких шагах от меня, я начал поочередно, но с равным неослабевающим восторгом, узнавать сначала святого Игнатия Лойолу, потом Луи-Фердинанда Селина, распростертого на смертном одре. Меня пленяла идея, что в этом заведении почитают Селина или Лойолу: имея подобные ориентиры, официантки, может статься, окажутся не столь недоступными. Вряд ли их так уж занимает актер, бурлящий адреналином, не ведая о близости своего ужасающего конца. Но даже если они все-таки его ублажают, говорил я себе, что ж! Зато теперь я сам, без чьей-либо помощи достиг того состояния, которое даст мне возможность на собственном опыте проверить, правда ли, что бродячие собаки, обычно столь злобные по отношению ко мне, проявляют к пьяницам ангельское благоволение и, как утверждал Рональд Смит, провожают их до дому, ничего не требуя взамен.

22

Прошло восемь дней с тех пор, как был казнен Саддам Хусейн, и еще десять — со дня кончины, повидимому естественной, Сапармурата Ниязова — туркменского диктатора, чье творение было запущено на орбиту, когда я сошел с многоместного туристического автобуса, прибывшего в провинцию Дар-эс-Салама, на автовокзал М'Бэйя, где меня встречал Джон Кийайа. Напоминаю: речь идет об авторе знаменитых пяти пунктов письма о собаках. Первое, что я услышал от него, выходя из автобуса, не успев даже коснуться ногой земли, — сокрушенное восклицание, как я постарел с нашей последней встречи, имевшей место восемь лет назад. (На следующее утро, то ли затем, чтобы сделать мне приятное, то ли от чистого сердца, поскольку через несколько часов мои черты уже стали для него привычными и он больше не мог вообразить меня другим, он вернулся к своему заявлению, чтобы отметить, что стоило мне хорошо выспаться за ночь, как я в полной мере обрел свое прежнее обличье; что до меня, я никогда не мог заметить в нем ни малейшего признака старения, хотя мы знакомы уже добрых два десятка лет.)