— С этой демократией далеко не уйдем. С какой — не знаю, с этой — нет. Фабрике понадобился негабаритный рельс. Привезти не на чем: простая машина не возьмет, нужна с прицепом. Директор заявляет: без рельса перекрытие рухнет, проявите инициативу. И пожалуйста: на коленях, вручную распиливают рельс, везут на фабрику, здесь снова сваривают.
— При чем тут демократия? Головотяпство это, вот что.
Все пушки, пушки грохотали,
Трещал наш пулемет… —
это подполковник, запевала и танцор, сдвинув столы, образовал сводный хор всех родов войск, заполняющий паузы в программе джаза, построенной с подкупающим знанием аудитории.
— Жена Тертышного с письмом статью прислала. Спрашивает, правда или нет.
— Какую статью?
— Пишет, жизнь сложилась нелегко. Потеряла мужа, сумела воспитать сына, офицера Советской Армии… С жильем трудно, здоровье подорвано…
— Статья-то какая? О чем?
— Да тиснул кто-то, еще в войну, будто Тертышный повторил подвиг Гастелло. Кто трепанул, не знаю. Помнишь, взрыв наблюдали? Три пожара и взрыв? Митя Комлев водил… Короче, напечатали. А Тертышного «фоккер» снял над водой, над морем, никто не видел, как он нырнул. Теперь жена спрашивает… Что писать?
— Надо не ей, а в райисполком. Чтобы учли по возможности. Проявили внимание.
— Про Тертышного-то что писать? Она ждет…
За свадебным столом — своя стихия.
Старшее поколение, родители пересказали друг дружке вчерашний телефильм, родственнички — перезнакомились («Мои разлюбезные… папа, мама и я, прораб-бездарность…» «У нас свой такой дурак!» «А это — племянники Ивановы!» «А это — племянницы Смирновы!» «Поздоровались наперекрест — к свадьбе!»). Молодежь дождалась своего, провозгласила: «Горько!» Томно поднялась невеста. Тонкогрудый женишок охватил ее и, прикрывая от бесцеремонных, под дружный счет: «Три!.. Семнадцать!.. Двадцать!..» целует.
Затем все берет в свои уверенные, натруженные руки баянист.
Песня — и никаких проблем.
Востроглазая невеста счастливо царствует над преданным ей окружением, ее подружки не столько веселы, сколько приметливы, терпеливы, затаенное ожидание по-своему их красит. «А свадьба, свадьба пела и плясала, — ведет баянист довольно дружный хор, — широкой этой свадьбе было места мало, было мало неба и земли…»
На свадебное веселье в павильоне отозвалась веранда.
— Ничего подобного мы, конечно, не переживали. И не могли.
— Наша свадебка под ракитным кустом.
— Командир приказом провел: считать мужем и женой. Все.
— А мы без всякой официальности. Потом в декрет уехала, сейчас на пенсии. Я взялся сторожить дачу.
С гитарой, обслуживавшей павильон, между столиков веранды кочует бравый подполковник. Себе в напарники он взял Силаева, никуда его от себя не отпускает. Оба радушно приветствуют джазистов. Джазисты отвечают им, не роняя достоинства.
— Ребята, спасибо. Отлично поете. Как раз то, что нужно.
— А стихи?
— Какие стихи?
— Саша, выдай…
— Такие. — Солист отодвигает в сторонку микрофон. — «Вдруг оживает прошлое на миг, и вас своим дыханием опьяняет…»
— Что-то есть… Сам?
— Бодлер… «И кровь людей то славы, то свободы, то гордости багрили алтари…»
— Славно, Саша, спасибо… «Меж нами речь не так игриво льется, просторнее, грустнее мы сидим…» Хороший подобрал репертуар.
— Спелись.
— В походах учимся, в походах.
— Ребята, у нас одна надежда на вас.
— В чем?
— Во всем.
…Еще одна фотография, газетная вырезка за 1942 год: дочь матроса, участника затопления кораблей в дни первой обороны Севастополя, — гладкие седины прибраны темным платком, — среди краснофлотцев с «Червонной Украины», защитников города. Возможно, кто-то из них сегодня — здесь.
…Победа — это застолье на веранде «Волна» под «Катюшу», «Землянку», «Соловьев» в сопровождении джаз-оркестра из парней, ничего этого не видевших и не знавших.
Да минует их чаша сия.
