А только что небо было голубое. Тексты об искусстве - [11]

В большом шефлеровском анализе ДНК имеется огромное множество малых участков, на которых он с помощью разбора хромосомного состава делает выводы удивительной и подкупающей ясности. Например, почему берлинцы неспособны строить красивые площади (теперь мы видим, что Потсдамер-плац и буйство вокруг нового главного вокзала этот тезис, увы, не опровергают). Почему Адольф Менцель мог бы стать художником мирового уровня, если бы его не постигла печальная участь работать в Берлине. Почему Уккермарк невыносим для всех, кроме отшельников вроде Бото Штрауса [39]: «Этот бескрайний восточный край, который будто уводит тебя на Русскую равнину, тоскливые и одинокие пашни да пастбища до горизонта». Эту старую книгу можно целиком читать как путеводитель по современному Берлину. Даже в тех местах, где она, казалось бы, уходит в дебри истории, современность вдруг проглядывает через ассоциации, вызванные чтением. Например, когда Шефлер утверждает, что берлинцы рано или поздно уничтожают всё (дома, героев, империи), кроме солдатчины, этот взгляд кажется нам устаревшим – и тут вдруг перед глазами всплывает та странная картина, когда во время «Парада любви» на площади Большая Звезда колониальный город демонстрировал свое обнаженное счастье и под грохот музыки спокойно двигался мимо статуй важных прусских генералов. Даже колонна Победы теперь ни у кого не ассоциируется с Франко-прусской войной, она если с чем-то и ассоциируется, то с футбольными победами на так называемой «фанатской миле».

Еще более дальновидным оказался анализ Шефлера на тему того, как народ перекраивает правителей по своему фасону: «Население города незаметно влияет на психику правящей династии и потом узнает себя в своих представителях». В 1910 году Шефлер хотел этим уязвить берлинцев, которым за несколько столетий удалось низвести духовный уровень прусской королевской династии с Фридриха Великого до Вильгельма II. Но когда мы читаем у Шефлера, что главные гогенцоллернские добродетели – это «чувство долга», «сухая деловитость», «самоирония» и «суровый реализм», то на примере восточногерманской помещицы Ангелы Меркель мы понимаем, что берлинцы не просто желают увидеть себя в своих правителях – они делают так, что в этих правителях себя узнают и баварцы, и жители рейнских областей, и гамбуржцы. Архитектуру бывшей резиденции Гогенцоллернов, городского дворца, Шефлер тоже разобрал тщательнейшим образом. Если бы Шефлер узнал, что в бывшей резиденции, за восстановленными барочными фасадами, собираются открыть «центр мировых культур» с этнологическими выставками – а в нем, как объявил не кто иной, как сам председатель фонда «Прусское культурное наследие», «мир взглянет на себя», то он рассмеялся бы от того, как все просто и безнадежно. Мало где берлинская мания величия, прикидывающаяся смирением, проявляла себя ярче, чем в этом проекте, мало где неотесанное берлинское тщеславие разоблачало себя так откровенно, как в планах городского правительства посвятить несколько помещений выставке «welt.stadt.berlin». Точка. Точка. Точка. Колониальный город Берлин обретает себя в новом колониализме, призванном осчастливить планету и замаскированном под гигантское «кафе третьего мира». Здесь мир увидит не себя, а единственно и только берлинскую самооценку. Но не стоит переживать, это всего лишь гены города, успокоил бы нас Шефлер. А я упомяну еще, чтобы не отпугнуть вас, любезнейший читатель, от этой книги: как минимум не хуже пассажей о вечном духе колониального города гневные тирады Шефлера против «колонизаторской непритязательности сортов берлинского хлеба, которая превращает еду в неизбежное зло». Или вот, мое любимое место: «Берлин – не результат городской культуры, а продукт строительного рынка». «Это твой проект», – кричит реклама со стен берлинских строительных супермаркетов – совершенно в духе шефлеровского анализа. То есть мы понимаем: надо бежать прочь от этих проектов, из строительных магазинов, и читать эту книгу.

Ханс Магнус Энценсбергер. Не один из нас

Всякий раз, когда Германия погружается в мечты, просыпается Ханс Магнус Энценсбергер. Когда в 50-е годы страна решила, что она теперь чистенькая и являет собой сплошное экономическое чудо, он бросил ей в лицо свои «Злые стихи» и описал «мелкобуржуазный ад» каталогов Неккермана. А когда западногерманские левые в конце 60-х годов боролись за реализацию своих социальных утопий, он как раз вернулся с Кубы, чтобы сообщить читателям журнала «Kursbuch»: «Социализм не работает, точка». Апокалиптические настроения 80-х годов в Германии он отменил одним только остроумным названием своего эссе «Два замечания на полях конца света». А когда Германия воссоединилась и всем казалось, что теперь путь в будущее открыт, Энценсбергер обратился к прошлому, собрал свидетельства очевидцев «часа ноль» [40] и издал книгу «Европа в руинах». Если мы сегодня в связи с восьмидесятилетием [41] Ханса Магнуса Энценсбергера оглянемся на его творчество, то нам останется только одно: удивляться.

Удивляться его постоянной бдительности, его интонации холодного возбуждения, масштабу его жажды нового опыта, но больше всего – его чутью на определенные темы. На протяжении пятидесяти лет Энценсбергер ставил перед немецким обществом правильные вопросы. В своих ответах он, конечно, иногда ошибался – например, когда объявил о смерти литературы или когда сравнивал Саддама с Гитлером, но его неослабевающий интерес к анализу исторических событий, его смелые мнения и его способность пересмотреть свою точку зрения сделали его уникальной фигурой в интеллектуальной истории ФРГ.