А Старый пират… - [5]

Банкир банкиру угрожает,

Повесил галстук, и идёт

Он в ресторан, и нанимает…

Напился киллер и блюёт,

От первосортного «Мартеля»

От превосходной «Veuve Clieguot».

Рука не дрогнет у картеля,

Вдова всплакнёт, — Манон Леско,

Автомобили по столицам,

Как прежде, будут разъезжать

И мазать фарами по лицам,

И мазать фарами опять…

«Вам не скажу, мадам…»

Одна из каменных столиц,

Где площади без птиц,

Ни метра нет земли живой

И демоны над головой

На зданиях сидят,

Таков наш мрачный град.

Ни метра нет земли живой,

Зовется всё это Москвой,

Свет адский брызжет круглый год,

С хвостами весь народ.

Столицы мэр обличьем сер

И инеем покрыт

Зловещий мрамор плит.

А под асфальтом, в темноте,

Чудовищ яйца на хвосте

Рептилии несут,

Их размноженья зуд

В начале века одолел,

Но мэр не трогать их велел…

Изъеден, словно старый сыр,

Московский старый грунт,

Рептилий злых подземный мир

Готовит адский бунт.

Грядет восстание червей,

Чтоб свергнуть власть людей…

Живому быть опасно тут,

Того гляди, Вас высосут,

Как муху пауки

Через глаза, через белки

Бригады бравых демонов

Оставят лишь остов…

Москва-река течет мертва,

Над ней ни чайка, ни сова

Не пролетят в ночи,

Давно мертвы ключи.

Про то что льётся тихо там

Вам не скажу, мадам…

Городничему

Чего хотите Вы, Лужков?

Чтоб я Вам заплатил

За правду сказанных мной слов,

Насчет покорных Вам судов?..

Я Вас не оскорбил…

Я лишь сказал, что мрачный мэр,

Как в старину, как в СССР,

Как при царях-тиранах,

Как в потных бантустанах

Суды под зад свой положил

И тем на них почил…

Я знаете, читал опять

Недавно «Ревизора»,

Я Гоголя хотел понять,

Желал причины раскрывать

Холуйства — нацпозора…

Чего хотите Вы, Лужков?

Градоначальник буйный,

Кумир чиновников-рабов,

Ваал их пескоструйный.

Зацементировав Москву,

Вы ждете лишь поклонов?

Но свою голову пред vous,

Не наклонил Лимонов.

Поэт осмелился сказать

Вдруг мэру-истукану

Простую, Юрий, правду-мать,

Что рты ты склонен зажимать,

Но я молчать не стану.

Хоть ты сажай меня в тюрьму,

Хоть рви меня за ворот!

Надел ты на меня суму?

Тем самым, сам ты порот…

Тебя истории печать

Клеймом своим засудит:

«Сей городничий, злой как тать,

Велел поэта разорять?

Так пусть он проклят будет!»

В веках он проклят будет!

Три утр а

Дома стоят полночными террасами,

Комодами, буфетами, и кассами,

Их окна лампами электро-минимальными

Парят над улицами аморальными.

Дома космическими кораблями

Висят, торчат, и высятся над нами,

А мы проходим, словно тараканы

Сквозь арки улиц, щели и капканы

Злых переулков, где коробок стая

Стоит разнообразно поникая…

Ещё река там, за спиной у зданий,

Течёт особой формой наказаний,

Она, таинственная, нет в реке воды,

В ней есть лишь яды, черви и гады…

Если Вы червь, то в три часа утра

Вам заползать на пьяного пора,

В дыхательное горло путь держать,

Как можно глубже, дальше заползать…

Если Вы гад, и гад членистоногий,

То стоит Вам найти подъезд убогий

И ждать там шлюху, девку отупелую

И сжать её там совершенно белую…

Если Вы Волк, то в три часа утра

Вам прыгнуть на прохожего пора

Перекусить злокозненную шею

И кровь лизать… я, впрочем, не умею…

Дома стоят, мигают и моргают,

К ночным злодействам нас располагают…

* * *

Я предлагал этим женщинам бессмертие,

Но бессмертие было им не необходимо,

Они нуждались в деньгах и славе,

Даже моя любовь не была им нужна…

Славу я дал им, денег не смог,

Какие деньги у пророков с поэтами!

Они были красивы и неприятны

И потому приходили и уходили

О, эти мои женщины!

Воистину, жизнь моя — проходной двор…

Ни одна из них не любила меня так,

Чтобы обнять и плакать,

Все они меня вампиризировали…

[Я написал «обнять и плакать»?

Какая оплошность! Можно подумать,

Что я хотел бы чтобы меня жалели?

Меня? Жалели? Язык оскользнулся мой знать.]

Буря

Всю ночь здесь буря бушевала,

А утром снег ещё пошёл,

От ветра южного качало

Мою квартиру, как престол

Царя, которого свергает

В порыве диком злая чернь,

Но царь престол не покидает

Сидит, сыновен и дочернь.

Вцепился в трон, немеют пальцы,

Так дул мне ветер в три окна,

Как будто злобные малайцы

От пальмового от вина,

От изумрудного бетеля

Все впали в амок, триста душ!

Как будто яростный, к постели

Жены неверной прибыл муж!

Так дуло в декабре и выло,

Под тридцать метров ветер был,

Я видел, баржа — проходила

Москвой-рекою. Тупорыл

Буксир тяжелый плоским телом

Утюжил воду навсегда

И думал я: — За коим делом?

Нужны мне все мои года?

Мой горький опыт наслажденья,

Мой страстный опыт без штанов?

К полудню рёк мне дух сомненья

«Умом и духом ты здоров!

И будешь продолжать питаться

Из юных девок сок сосать,

Вампиром старым наливаться,

Как клоп, какая благодать!»

Спасибо буре. Просветлила!

Спасибо буре. Сгоряча

Наотмашь по щекам мне била

(По окнам) — тем меня леча!

Комсомолка

Сидим: я — старый классицизм

И ты, — левретка молодая,

Ты веришь в красный коммунизм

И лаешь ты не умолкая.

У нас борьба идеологий,

Что ж телом телу не помочь?

Сижу, гляжу, седой и строгий,

Как быстро наступает ночь…

Меж нами возрастной барьер,

Так рассудил бы обыватель,

Но я же не типичный сэр,

Но я же вечный соискатель

Любви. А ты про молодёжь,

Союз свой юных коммунистов,

Я думал: ты ко мне придёшь.

Берет свой снимешь, и неистов,

Каскад волос твоих падёт

На твои плечики лихие,

Я лучше всех тебя возьмёт,

Не то что мальчики. Глухие