А счастье пахнет лавандой! - [5]

До сегодняшнего дня.

Бинг сворачивал письмо. Плечи его уныло опустились.

— Гммм… Странное условие. Что за забавная старушенция?!

— Она была замечательная, — сказала Иви просто. — Кажется, я поняла, что она имела в виду.

— Не могу сказать того же о себе. У меня создается впечатление, что она, оставив тебе кое-что ценное, постаралась все так ловко обстряпать, чтобы ты от этой ценности не получила никакой выгоды.

Но Иви полагала, что ей виднее.

— Слушай. Мне нужно кое-что сделать. Ты занят сегодня вечером?

— Да. Сегодня вечером я отдаю всего себя лондонской сцене.

Бинг пел в хоре в последней обновленной постановке «Джозефа». Он добавил:

— Я вернусь домой с пиццей, и мы все это как-нибудь обмозгуем. Идет?

Очень даже идет. Поцелуй, легкий аромат «Пако Рабана» — и Бинг исчез.

Иви отыскала станцию метро и купила билет до Сурбитона. Или, как она про себя называла это местечко, до Ворот Ада. Именно в Сурбитоне проживали ее родители.

Однако не истолкуйте превратно мысли Иви о Бриджит и Джоне Крампах. Никто из окружающих не связывал Виллоудинские Сады с преддверием подземного царства. Да и сама Иви была рабски предана своему курящему трубку и облаченному в удобный кардиган папе. Но упрямой, мало чего достигшей младшей дочери, Бриджит Крамп просто невозможно было разглядеть в матери всеми уважаемую даму, непреклонную, но с хорошими манерами, то есть такую, какую умудрялись видеть в ней окружающие. Иви она казалась посланцем Ада.

— Привет, чужестранка! — открыв дверь, агрессивно выкрикнула Бриджит. — Чем обязаны такой чести?

— Привет, мам. Мне нужно кое о чем поговорить с тобой и папой.

— О чем? — Бриджит в тревоге схватилась за дверь, тряпка выпала у нее из рук. — Что-то с работой? Денег нет? Мужчина? Ты, случайно, не…? — Она в ужасе оглядела Ивин живот.

— Э-э… мне можно войти?

Производя всестороннее предварительное очищение обуви на коврике у порога (что было непреложным условием для пожелавшего войти в дом номер двадцать пять), Иви пыталась успокоить маму:

— Не волнуйся. Я полагаю, у меня все в порядке.

— Тогда проходи. Ты застала меня врасплох, поэтому все в таком беспорядке.

По ее представлениям, все было в идеальном порядке. Судмедэкспертам, наверно, пришлось бы очень туго, если бы потребовалось доказать, что в этом помещении живут люди.

— Чай? — В вопросе Бриджит звучала уверенность ирландки во втором поколении; вопрос больше походил на приказ. — Присаживайся, а я пока посмотрю, что у нас имеется…

Стиль и язык — чисто дублинские, перешедшие от бабушки, а вот акцент — по-местному сглаженный.

В ирландском доме никогда не подают просто чай. Он сопровождается кулинарными изделиями или маленькими бутербродиками. В этот необычный день перспектива выпить чашечку чая со всякими такими штучками показалась Иви довольно заманчивой. Гораздо меньше успокаивал провоцирующий мигрень ковер в завитушках, несметное количество скляночек с ароматизаторами и мистическое мерцание оранжевых лампочек внутри фальшивого камина с искусственными угольками. Иви опустилась на удобную до неприличия софу, стараясь не нарушить порядок артистично разложенных подушек. Отчаянная борьба Бриджит Крамп за порядок в доме сводилась к тому, чтобы сделать жизнь шикарной, а изобилие подушек представлялось ей настоящим шиком. Ароматизаторы же хоть шиком и не считались, стояли на каждой отполированной до блеска поверхности.

— Будешь булочку с сосиской? — крикнула Бриджит через жалюзийную дверь, которая вела в кухню.

— О нет, мам, это слишком много.

— Ничего, съешь. Она крошечная. Ее и не видно. Посмотри! — Бриджит высунула булочку из-за двери.

— Ну давай. — Сопротивление бесполезно. Бриджит стремилась накормить каждого оказавшегося под ее крышей, будто он прибыл из голодного края. Сантехники, мойщики окон, свидетели Иеговы — все выходили от нее отяжелевшими, с крошками на губах.

Пустое продавленное кресло у камина красноречиво свидетельствовало о том, что мужской половины нет дома.

— Где папа? — поинтересовалась Иви, в то время как ее мама лавировала с подносом между столиками и всевозможными пуфиками.

— Сегодня его очередь работать в саду.

В ранг сада было возведено не что иное, как небольшой поросший травой кусочек земли, на территории которого разместились мусорные бачки и обвисшие бельевые веревки. Иви быстро перевела эту информацию на нормальный язык: «Отец улизнул на улицу, чтобы выкурить трубку, так как я, бессердечная старая карга, не разрешаю ему курить в доме».

— Ну а теперь, — сказала Бриджит примиряюще, — что за важная новость?

— Генри! — Иви соскользнула на колени и обвила руками толстую шею старой черной дворняги, которая только что неспешно вошла в комнату. Она была глуха к мамочкиным воплям:

— Ах нет! Сейчас весь джемпер будет в волосах! Даже если вещь недорогая, зачем же ее портить!

— О Генри, Генри, Генри! — повторяла Иви, которая не встречала в своей жизни особи мужского пола, способной на такую преданность и верность, как Генри.

Но что-то было не так. Какая-то грусть в глазах Генри. Он казался подавленным, почти пристыженным.

— Генри, что случилось? — Иви отстранилась, охваченная паникой, и как следует рассмотрела Генри. — Боже, Генри, ты — чист!