А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1 - [325]
В идее соборности отразился особый дух личности Хомякова и, если можно так выразиться, православного религиозного романтизма. Мы, привыкшие к тому, что в романтизме как идейном течении на первом месте стоит чувственно-субъективное в человеке, его глубинная персональность, не обращаем внимания на то, что в этом же течении есть и иная сторона, коллективно-народная, а в данном случае – соборная. Христос не был самозамкнутой и самодостаточной до равнодушия к другим личностью: он пришел в мир для всех людей, открыв путь спасения грешникам и победив своею собственной смертью и воскресением «последнего врага» человечества – смерть. Воскрес первенец от мертвых и в этой радостной вести залог спасения для всех, кто действительно встает на путь Христов. И как же желал, чтобы его родина неуклонно следовала по этому пути А. С. Хомяков! Однако его религиозный романтизм не застил ему глаза: он любил, подобно Чаадаеву, свою родину с открытыми глазами и в гораздо меньшей степени, чем другие его соратники по направлению общественной мысли, идеализировал прошлое. Общеизвестна его позиция по отношению к «грехам» России в ее историческом прошлом и дореформенном настоящем. Чего стоит знаменитое стихотворение «Россия» (1854 г.): «В судах черна неправдой черной…». Без Бога и вне православной церкви спасения нет. В этом свете показательно отношение философа и богослова к Писанию и Преданию. Как замечает современный исследователь, у Хомякова Писание и Предание «условно объединены равенством авторитета и тем самым выведены из ограниченности человеческого опыта»[1543]. Верующий, изучающий святоотеческие источники или Библию, должен подходить к ним целостно, сопрягая передачу вербального опыта с развитием опыта духовного. Философ-славянофил интерпретировал теологию как «учительство в логической форме», которое не может быть ни игнорировано, ни абсолютизировано. Предание, синтезированное с Писанием, выступает как единый уровень авторитета, и трактовка источника зависит от степени приближения к нему сознания исследователя-верующего[1544].
Иными словами, постижение авторитетного сакрального текста возможно как соборное по духу и форме (методологии). Отсюда вырастает у А. С. Хомякова и И. Киреевского критика западной рационалистической односторонности, в том числе – в праве, что вызвало горячее возражение известного современного исследователя русской мысли А. Игнатова, опирающегося на авторитет Н. А. Бердяева, утверждавшего, что «славянофилы – типичные романтики, ибо основывают жизнь на принципах, стоящих над юридическими. Однако отрицание правовых принципов ведет к тому, что жизнь опускается под них. Таким образом, – делает вывод А. Игнатов, – идеи “ранних” славянофилов играют скорее негативную роль. Они идеализировали русскую традицию несправедливости и сделали из роковой необходимости философско-правовую добродетель. Наряду с другими, Киреевский и Хомяков освободили дорогу для большевистского “правосудия”. При этом то обстоятельство, что они были консервативными христианами, в то время как большевизм исповедовал воинствующий атеизм, ничего не меняет. Романтическая идеализация России является необходимым дополнением к романтическому бичеванию Запада»[1545]. На наш взгляд, в случае А. С. Хомякова, как и И. В. Киреевского, мы имеем дело, наряду с типичными признаками романтизма, и с атипичными. К последним относится признание абсолютности истин христианского учения. Оценивая современное положение вещей, русский мыслитель применяет к ним масштаб христианского идеала и четко фиксирует тот факт, что ни Запад, ни Россия к его воплощению не приблизились.
Другое дело – неравноудаленность от этого идеала в перспективе развития двух культур, здесь, как известно, предпочтение отдается своему Отечеству, но и то с оговоркой выполнения ряда условий духовного и материального плана. Как говорит французская пословица, самое худшее – исказить лучшее, и вряд ли было бы правомерно, даже в фигуральном значении, сказать, например, о Гегеле и Ницше, что они «проложили дорогу» фашизму и тоталитаризму. По-видимому, до сих пор не утратила актуальности формула В. Э. Сеземана: «Неправильные представления о славянофильстве. С ним произошло то, что часто в истории происходит с идеями и учениями. В каждом живом учении есть своя любовь и своя ненависть»[1546]. Именно отрицающая сторона славянофильства оказывалась более всего в центре внимания, между тем, как верно подметил автор, у И. Киреевского звучит мысль об исторической задаче русского народа построить новую культуру синтетического, цельного типа, подчинив все в ней высшему началу, и такая культура мыслилась уже не как только русская, но и общечеловеческая. Цельность духа должна быть положена не только в основании культуры и конкретной жизни, но и составить сердцевину новой философии как живого и цельного знания или живознания
