А. Разумовский: Ночной император - [157]
Он чинил новое перо, которое и вложил в руку президенту академии.
«…Закон наш православный греческий перво всего возчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменаю древняго в России православия и принятием иновернаго закона…»
Что ты будешь делать с перьями! Плохи нынче гуси пошли. Плохи!
Но старший брат думал о другом — не о перьях.
— Брат мой младший! Это не совет — это повеление отцовское. В отца ли я тебе? — Получив торопливый кивок, он продолжал: — Мы не может судьбы предугадать. Чем кончится нынешнее противостояние? Трудненько будет, похлеще, чем при Елизаветушке… Елизавета-то кто? Цесаревна! Дочь петровская! Сам знаешь, как я хорошо отношусь к Екатерине, но кто она? Немка! Немка, брат. Как ее воспримет народ российский? Да хоть и ближний, гвардейский? Стоило Елизавете в кирасе, вздетой поверх домашнего платья, явиться перед гвардейцами, и всего-то с пятком сопровождающих… Воронцов там, я вот, лейб-медик Лесток, еще несколько, ты, малолеток… всего на двух санях… стоило ей вопросить: «Знаете ли, что я?» — как весь гвардейский строй глотками верноподданными ответствовал: «Ты дочь Петрова! Веди нас!» Так-то, брат. Тем ли голосом ответят сейчас гвардейцы?!
Кириллу не нравилось слишком заумное разглагольствование старшего брата.
— Ты это к чему, Алексей Григорьевич? Бежать прытью в Ораниенбаум? К Петру… Невеликому?!
Алексей обнял разгоряченного измайловца:
— А к тому, что прикажи всем твоим домашним: марш-марш собраться — и ко мне в Гостилицы. А уж наше дело мужское.
Кирилл разжал стиснутые было зубы:
— Ай верно, брат! Графинюшка! — зычно позвал он. — Дочки! Полчаса на сборы!
Графиня Екатерина Ивановна не на острове же необитаемом была, все предыдущее из раскрытых дверей слышала. Она еще раньше того, на всякий случай, велела приготовить три кареты. Для себя. Для дочек. Для ближайшей прислуги. Ей оставалось только успокоить своего гетмана, который так шумно обратился в полкового измайловца:
— Мой дорогой, мы в четверть часа соберемся.
Кирилл ничего не понял из этой поспешности. Алексей хмыкнул:
— Женщины верно мыслят. Тем более я им уже об этом загодя сказал. Да, да, не удивляйся! Не исключено, что я же и провожу их на дорогу к Гостилицам. Ты занимайся своими делами. Все ли дописал?
Кирилл схватил новое перо.
«…Слава российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, через многое свое кровопролитие заключением новаго мира с самым ея злодеем отдана уж действительно в совершенное порабощение; а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего отечества, совсем испровержены. Того ради убеждены будучи всех наших верноподданных такою опасностью, принуждены были, приняв Бога и Его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных ясное и нелицемерное, вступили на Престол наш всероссийский, самодержавной, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили.
Екатерина».
Пока Кирилл присыпал написанное золотоискрящимся песком, старший брат читал из-за его плеча.
— Кажется, не зря я отсылал тебя когда-то за границу… Ты похлеще Елизаветушки обосновал воцарение! И смело, смело взял на себя… Екатерина-то и знать не знает, что уже на троне!
— Когда согласовывать! Говори: отсылать ли в печать?
Алексей задумался.
— Другого выхода нет… Отсылай!
Заведователь типографии уже был привезен адъютантами. Но когда он прочитал манифест, то пал в ноги:
— Помилуйте, ваше сиятельство! У меня жена, детки…
Никогда таким не видел Алексей брата.
— Или ты сейчас же в подвалах академии отпечатаешь в сотне экземпляров сей манифест — или голова твоя тут же слетит с плеч! — Он сдернул со стенного ковра казацкую саблю. — Ступай! Под моим конвоем.
Два доверенных измайловца взяли заведователя типографии под локотки и, вместе с рукописным манифестом, увезли в типографию.
— Нет, брат, из тебя вышел бы новый Мазепа! — без околичностей похвалил Алексей.
— Только не Мазепа! — обиделся Кирилл. — Я законному престолу присягаю.
Алексей промолчал. Как ни витиевато писал брат, — где же здесь законность?
Один император при полной короне пировал в Ораниенбауме, другой, хоть и без короны, но законно коронованный, Иоанн-то Антонович, пребывал в Шлиссельбурге — значит, третья корона?!
Свихнуться можно было от таких мыслей…
Алексей хлопнул вовремя поданный кубок и пошел провожать родичей в укромные свои Гостилицы.
Кирилл, уже успевший облачиться в измайловский мундир и препоясанный шпагой, был серьезен и немногословен. Только и сказал:
— Иду к своим.
— С Богом! — перекрестил его Алексей.
— С Богом и тебе!
Что еще можно было говорить, увозя на всякий случай его семью?..
VII
Кирилл возвратился в свой дом на Мойке через несколько дней. Был оживлен и весел. Он даже не замечал, что нет ни жены, ни дочек — Алексей оставил их под присмотром верных людей в Гостилицах и сюда до времени не забирал: как-то оно еще будет? Крики «виват» ни о чем не говорили. Известно, цари, взбираясь на трон, часто забывают о тех, кто их туда подсаживал. Во всяком случае, граф Алексей Разумовский приглашения во дворец пока не получал. Его это не обижало и не удивляло. Он уже пятое царствие наблюдал — и что же?.. Все было по какому-то общему определению свыше. Вначале восторг, безудержные обещания направо и налево, некоторое смущение, что всех же милостью не одаришь — потом тихая и вежливая забывчивость. Прибежала разве Екатерина, как несколько раз плакалась, с наследником на руках, чтобы вскричать: «Граф Алексей Григорьевич! Я испытываю свою судьбу — вам перепоручаю судьбу будущую!» Нет — и нет. Оно, пожалуй, и к лучшему. Новая государыня ничем не обязана своему подданному — ее верноподданный слагает с себя всякие обязательства. Екатерина уже вызвала из небытия елизаветинского умницу-канцлера Алексея Петровича Бестужева. Прекрасно! Но как быть с нынешним канцлером, Воронцовым, который к тому же подмочил хвост слишком усердной службой Петру III? Ведь стало известно, что канцлер Воронцов, князь Трубецкой и граф Шувалов — который? — прибыли из Ораниенбаума с приказанием от императора — все еще мнившим себя государем земли Русской! — со строжайшим приказом: удержать гвардию в повиновении, а в случае невозможности — убить возмутительницу Екатерину. Кто дорогу им заступил? Измайловский полк под началом Кирилла Разумовского!
Таинственная смерть Саввы Морозова, русского предпринимателя и мецената, могущество и капитал которого не имели равных в стране, самым непостижимым образом перекликается с недавней гибелью российского олигарха и политического деятеля Бориса Березовского, найденного с петлей на шее в запертой изнутри ванной комнате. Согласно официальной версии, Савва Морозов покончил с собой, выстрелив в грудь из браунинга, однако нельзя исключать и другого. Миллионера, чрезмерно увлеченного революционными идеями и помогающего большевикам прийти к власти, могли убить как соратники, так и враги.
Новый роман современного писателя-историка А. Савеличе-ва посвящен жизни и судьбе младшего брата знаменитого фаворита императрицы Елизаветы Петровны, «последнего гетмана Малороссии», графа Кирилла Григорьевича Разумовского. (1728-1803).
Об одном из самых известных деятелей российской истории начала XX в., легендарном «генерале террора» Борисе Савинкове (1879—1925), рассказывает новый роман современного писателя А. Савеличева.
Роман современного писателя А.Савеличева рассказывает о жизни и судьбе одного из самых ярких и противоречивых политических деятелей в истории России – Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911).
В романе А. Савеличева «Забереги» изображены события военного времени, нелегкий труд в тылу. Автор рассказывает о вологодской деревне в те тяжелые годы, о беженцах из Карелии и Белоруссии, нашедших надежный приют у русских крестьян.
Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
«У чёрного моря» - полудокумент-полувыдумка. В этой книге одесские евреи – вся община и отдельная семья, их судьба и война, расцвет и увядание, страх, смех, горечь и надежда… Книга родилась из желания воздать должное тем, кто выручал евреев в смертельную для них пору оккупации. За годы работы тема расширилась, повествование растеклось от необходимости вглядеться в лик Одессы и лица одесситов. Книжка стала пухлой. А главной целью её остаётся первоначальное: помянуть благодарно всех, спасавших или помогших спасению, чьи имена всплыли, когда ворошил я свидетельства тех дней.
Второе издание. Воспоминания непосредственного свидетеля и участника описываемых событий.Г. Зотов родился в 1926 году в семье русских эмигрантов в Венгрии. В 1929 году семья переехала во Францию. Далее судьба автора сложилась как складывались непростые судьбы эмигрантов в период предвоенный, второй мировой войны и после неё. Будучи воспитанным в непримиримом антикоммунистическом духе. Г. Зотов воевал на стороне немцев против коммунистической России, к концу войны оказался 8 Германии, скрывался там под вымышленной фамилией после разгрома немцев, женился на девушке из СССР, вывезенной немцами на работу в Германии и, в конце концов, оказался репатриированным в Россию, которой он не знал и в любви к которой воспитывался всю жизнь.В предлагаемой книге автор искренне и непредвзято рассказывает о своих злоключениях в СССР, которые кончились его спасением, но потерей жены и ребёнка.
Представителю древнего боярского рода Басмановых Алексею Даниловичу (?-1570) судьба предначертала испытать в жизни и великий триумф, и великую трагедию. Царский любимец, храбрый и умелый военачальник, отличившийся при взятии Казани, в Ливонской войне и при отражении набега крымских татар, он стал жертвой подозрительности и жестокости Ивана Грозного. О жизни крупного военного и государственного деятеля времён царя Ивана IV, вдохновителя опричнины Алексея Даниловича Басманова рассказывает новый роман писателя-историка Александра Антонова.
Новый роман известной писательницы-историка Нины Молевой рассказывает о жизни «последнего фаворита» императрицы Екатерины II П. А. Зубова (1767–1822).
Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»(Дневник императора Александра II,22 мая 1880 года).
Вошедшие в том произведения повествуют о фаворите императрицы Анны Иоанновны, графе Эрнсте Иоганне Бироне (1690–1772).Замечательный русский историк С. М. Соловьев писал, что «Бирон и ему подобные по личным средствам вовсе недостойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны».