А может, это любовь? - [21]

— И что бы ты сделала? Взяла бы камень, как тогда, когда собиралась прикончить койота?

— У меня остался пистолет Клея. Между прочим, мне сказали, что койот не был бешеным.

— Да, он нажрался какого-то яду, рассыпанного кем-то из фермеров.

Несколько минут они молчали.

— Тяжелая у тебя работа, — посочувствовала наконец Стефани. — То мошенники, то подозрительные личности, то местные жители, которые не задумываются над тем, что делают.

Ее сочувствие было приятным, но ему нужно было не это. А что же? Поцелуи? Но ведь они вовсе не означают вечную любовь, как было когда-то. Человек должен рассуждать трезво, а не жить иллюзиями или поддаваться страстям.

— Что случилось? — спросила Стефани, словно угадывая его мысли.

— Ничего не случилось. Я переезжаю, и все тут.

Ник завтракал, будто это был обычный день их жизни. Они вообще что-то слишком часто последнее время едят вместе, подумалось ей. Зря она его сегодня угостила не только кофе, но даже предложила оладьи.

— Что ты сказал?

— То, что ты слышала. — Ник улыбался, но его взгляд оставался жестким и непреклонным.

Стефани решила не реагировать. Когда они, бывало, расходились во мнениях с Клеем, это было лучшей тактикой. Она молча смотрела на Ника, выжидая. Этот прием обычно срабатывал. Но с Ником номер не прошел.

— Я поселюсь здесь на некоторое время. Так что тебе не придется заводить собаку, — решительно заявил он и усмехнулся.

Это ее разозлило.

— Ничего такого не будет.

— Я расследую преступление, — мягко возразил Ник, — а ниточка тянется к тебе. Я могу получить предписание суда на вселение, но будет лучше, если ты сама разрешишь мне пожить здесь.

— Лучше для кого: для меня или для тебя? — Голос ее был полон ядовитого сарказма, но Ник, казалось, этого не замечал.

Стефани постаралась придать своему взгляду как можно больше строгости, но ответный взгляд Ника был таким суровым, какого она никогда не видела раньше.

Воин.

Непрошено возникшее слово не имело ничего общего с тем, что Ник был полицейским. Оно определяло генетические свойства его натуры, его сущность.

— Для нас обоих. Ты, конечно, можешь упрямиться и тем осложнить ситуацию. А можешь и помочь. Результат будет тот же.

Ник молча наблюдал за ней. Он посмотрел на родинку над губой, потом перевел взгляд на губы. Она непроизвольно вытерла их салфеткой. Суровое выражение его глаз внезапно смягчилось, и Стефани опустила глаза.

— Трусиха.

— Почему это? — вызывающе спросила она, выпрямившись.

— Сама знаешь, почему. — Ник закончил есть, положил вилку и вытер рот. — Больше не собираюсь тебе потакать.

Атмосфера все больше накалялась.

— Приятно слышать. Значит, ты не станешь хватать меня и целовать когда вздумается, как это было на рождественской вечеринке у Эми? Не воспользуешься ситуацией, вроде той, когда я отключилась от укола?

— Если ты не перестанешь без конца твердить об этих поцелуях, я могу подумать, что они тебе понравились, — заявил он с чисто мужским высокомерием.

— Ха!

— Тебе они точно нравились, и ты на них отвечала, пока не вспоминала, что должна играть роль образцовой вдовы, преданной памяти образцового мужа.

— Ты… ты… — Стефани задохнулась от ярости, — что ты-то об этом знаешь?

— Я знаю, что Клей был далеко не образцом. Он был хорошим полицейским, хорошим другом, но идеальным он не был. Ты пытаешься насильно возвести его на пьедестал, которого он не заслуживает. И делаешь это не из любви, а из чувства вины; может, это даже навязчивая идея, но только не любовь.

— А что ты знаешь о любви?

Ник прислонился к стене. В его глазах, как в зеркале, она увидела холодную, лишенную всяких эмоций оценку ее поступков, и это привело ее в бешенство.

— Знаешь ли ты, что такое тосковать по кому-либо так, что впору умереть? Но надо держаться, потому что от тебя зависит жизнь и душевное равновесие твоего ребенка. Знаешь ли ты, что такое ответственность за воспитание сына? Необходимость вырастить его таким, чтобы его отец мог им гордиться?

— Да, это трудно, — согласился он, однако в его ответе не было ни капли сочувствия. — Но такое выпадает на долю многих. Моему отцу, например, пришлось одному поднимать пятерых.

— Но у него было процветающее ранчо и молочная ферма… и его мать переехала к нему помогать растить детей.

— Все равно, у него было не меньше забот, чем у тебя, однако он никогда не изображал из себя жертву.

— А я изображаю? — Уже не в первый раз он обвиняет ее в том, в чем она не собирается признаваться. — Ты не понимаешь…

Ник схватил ее за плечи и с силой притянул к себе, так что ей даже пришлось приподняться на цыпочки.

— Чего я не понимаю? Как больно любить и сознавать, что тебя не любят? Расскажи мне об этом. Как разрывается сердце от переполняющих тебя чувств? И об этом расскажи. Как ночами, когда луна выходит из-за гор, чувствуешь в душе такую пустоту, что хочется завыть, как койот, отбившийся от стаи? Ну же, рассказывай!

Но ведь и она чувствовала то же самое! И она помнит ночи в пустом доме, когда ей казалось, что она умрет от одиночества. Как ей тогда хотелось, чтобы именно этот человек держал ее в своих объятиях и утешал.

— Боже, — прошептала она, — как мне все это знакомо!