A moongate in my wall: собрание стихотворений - [41]
Шрифт
Интервал
о славных подвигах людских;
в щепы разбиты, города
давно пропали без следа,
и гордо к небу росший бор
гниет в земле с давнишних пор.
Одни лишь звезды в тишине
не гаснут в вечной вышине
за тем, чтоб мы с тобой могли
во что-то верить на земли.
10 октября 1951 г.
362. Наступление зимы
В позднем небе бледность опала.
Отражается на снегу.
Золотая вуаль упала
с тихой рощи на берегу.
Скоро белой, лохматой гривой
уберутся ветви ракит,
и ручей, недавно игривый,
на полслове вдруг замолчит.
Декабрь 1951 г.
363. Весна[177]
Потела мягкая земля,
трава дышала, прорастая,
гляделись в небо тополя,
задетые осколком мая.
И тучи мелких серых птиц,
чуть возвратясь из теплой дали,
из бирюзовой выси,
ниц на землю ждущую упали.
22 января 1952 г.
364. Приближение грозы
Светло, уютно, тихо и удобно;
листаешь книжку, в кресле развалясь.
Вдруг — крупный дождь застукал в крышу дробно,
и в воздухе его повисла вязь.
Сереет небо над углами дома,
чернеют туч волнистые низы…
Ты слышишь вдалеке раскаты грома?
Ты чуешь приближение грозы?
8 марта 1952 г.
365. Романс
Я голос твой забыла так давно —
И цвета глаз твоих давно не вспоминала,
Закрыто наглухо в тот старый сад окно.
Не все ль равно, что в нем черемуха в июне расцветала!
Там путь назад навеки запрещен.
С тех пор мы выросли, видали жизни много.
Ведь то был сон — простой и детский сон —
Да был ли он? И не в такой
мы милости у Бога.
Март 1952 г.
366. «Внезапно вышла в жизни перемена…»
Внезапно вышла в жизни перемена,
не стало вдруг ни солнца, ни тепла.
Закрыл глаза. Играли марш Шопена,
его везли, за ним семья брела.
Вот позади и города шумиха,
и церкви золотое острие.
Он не спешил; он ехал очень тихо
на новоселье тихое свое.
1 мая 1952 г.
367. В толпе
Простые люди, серою толпой
и друг на друга все чуть-чуть похожи, —
идут по свету общею тропой
— и радость есть у всех, и горе тоже.
И только иногда блеснут глаза,
и странная от них лучится сила —
как будто где-то дрогнула гроза
и из-за тучи солнце засветило.
2 мая 1952 г.
368. «Он был, наверно, самый ловкий…»
Он был, наверно, самый ловкий —
один, среди мильонов тел.
он спасся от бомбардировки
и долго под землей сидел.
Как звери ночью роют норы,
спасаясь от дождя и зла,
прорыл глухие коридоры
дневного не ища тепла.
И так как был иных проворней,
то он ловил и ел мышей
и грыз в земле деревьев корни
и так и жил — один. Ничей.
И успокоилась планета.
Никто не бегал, не кричал,
и души всех погибших где-то
нашли последний свой причал.
Тогда он вылез осторожно.
Был воздух светел, пуст и нем.
Он посмотрел кругом, ничтожный,
— и тихо вдруг спросил: «Зачем?»
9 мая 1952 г.
369. «Закинув в небо голубое…»[178]
Закинув в небо голубое
высокой мачты острие
стоит, укрытый от прибоя
корабль, отплававший свое.
Его пути пересекались,
ведя от самых дальних мест,
из-под Авроры Бореалис
в края, где светит Южный Крест.
Легенды северного снега
он, белокрылый, доносил
до самой Тьерра-дель-Фуего
и возвращался, полный сил.
Стоит. Один. Давно ржавеет.
Тяжелый якорь врыт в песок.
В пустых каютах ветер веет.
Последний сон его глубок.
9 мая 1952 г.
370. Ноктюрн («Было тихо, так тихо печальное синее небо…»)
Было тихо, так тихо печальное синее небо,
только белые птицы парили, тоскуя и плача,
потухала заря, совершалась последняя треба,
и грустила земля обо дне, что навеки утрачен.
Обнимали туманы дышавшую грудь океана
и на дюны ползли, где пески серебром отливали;
был белеющий месяц, как шрам заживающей раны,
и огромные звезды на люстре небесной кивали.
В океан безвозвратно, бесшумно впадают потоки,
в бесконечности звезд умолкают аккорды ноктюрна,
забываются песни, теряются давние сроки,
горсти стылого пепла в последнюю сыплются урну.
27 мая 1952 г.
371. «Высоко на какой-то горе…»
Высоко на какой-то горе,
на весенней веселой заре,
ты найдешь очарованный цвет,
ты услышишь желанный ответ,
только верь, не устань, не отстань,
— перейди через реку Иордань,
потому что нельзя отступать,
засосет ненасытная падь, —
только лезь, добивайся, иди,
видишь, светится луч впереди.
Не теряй же надежды, поверь,
что откроешь заветную дверь,
и войдешь, и воскликнешь: «Не зря
обещала так много заря,
и звала, и манила вперед,
в этот край, где подснежник цветет!»
Май 1952 г.
372. «Засверкал остроконечный месяц…»
Засверкал остроконечный месяц.
Фонари зажглись вечерних улиц,
И лучи неощутимых лестниц
От земли на небо протянулись.
Вот, взойти — увидеть, что такое,
И назад не возвращаться снова.
А проснуться в золотом покое
Золотого утра неземного.
Май 1952 г.
373. «Живи себе, живи… Войны не надо…»
Живи себе, живи… Войны не надо:
опасность не грозит, — помилуй Боже.
И не нужна вокруг избы ограда —
убийц на свете нет. И нищих тоже.
Никто не нападет, не бросит в прорубь
и не убьет. Смотри: играют дети,
над ними вьется белокрылый голубь,
и ласковое солнце мирно светит.
6 июня 1952 г.
374. «Люблю тебя. Ты будь со мной всегда…»[179]
Люблю тебя. Ты будь со мной всегда.
Не надо даже думать о разлуке,
ты нужен мне, как воздух и вода,
как солнце и как хлеб и песни звуки.
А если вдруг разлюбишь — убегу
и под ничем неозаренным небом
я буду жить, хотя б пока могу
без воздуха — без песни — и без хлеба.
5 августа 1952 г.
375. «Огромный мир… моря, леса и горы…»[180]
Огромный мир… моря, леса и горы,