A moongate in my wall: собрание стихотворений - [40]
Шрифт
Интервал
сунули пряников ему в мешок,
но никто не видел в голубой пыли
худеньких крылышек, что за спиной росли,
и никто не видел, у его плеча,
от звезды серебряной тонкого луча.
Шанхай, 14 января 1937 г.
347. «Здесь слишком долго было тяжело…»
Здесь слишком долго было тяжело,
здесь слишком долго будут помнить зло,
здесь никому не захотят простить,
кто смеет весело и просто жить.
Что ж, если у тебя цветет сирень!
К нам от нее упала только тень,
на нашем поле сожжена трава,
и неприветливы у нас слова.
И потому — вот мой тебе ответ:
я не ищу спокойной жизни, нет!
Пусть там у вас ровнее неба свет,
цветы душистей и теплей вода:
я не уйду отсюда никогда!
Шанхай, 13 октября 1937 г.
348. «Иди за мной. Пусть горы, реки…»
Иди за мной. Пусть горы, реки
и дебри встали на пути:
к далекой и священной Мекке
тебя могу я привести.
Зову тебя, чтобы отныне,
оставив отдых и покой,
ты шел великою пустыней
за верною моей рукой,
затем, чтобы, устав от жажды,
губами, ранеными в кровь,
сумел ты обрести однажды
мою целящую любовь.
Шанхай, 1 ноября 1937 г.?
349. Китайский пейзаж[173]
Над зеленым каналом
и над рощей бамбука,
в небе сонном и алом
ни дыханья, ни звука.
Там, где сгустилась
предвечерняя мгла,
остановилась
звезда, взошла;
в объятую сном
воду канала
белым пятном
упала…
Шанхай, 1937 г.
350. На китайском хуторе
Точно кружевом, одетый тиной,
на закате тихо спит канал.
Высоко над хаткой и плотиной
желтый месяц остророгий встал.
Вот покойный и приятный жребий —
как сказать, «неласкова судьба»?
В фиолетовом вечернем небе
тонких листьев черная резьба.
Шанхай, 1937 г.
351. «Туда, где берега канала…»
Туда, где берега канала
покрыты ивой и осокой,
чуть слышно тишина упала,
повисла над травой высокой.
Как желтый гонг, всплыла устало
луна большая от востока.
Шанхай, 1933–1939 гг.?
352. «Огромное, презрительное небо…»[174]
Огромное, презрительное небо,
холодная и белая дорога,
а у дороги выросли торчками
голодные, оборванные елки,
протягивают руки в это небо
и шевелятся, и идут куда-то.
Такое белое, пустое небо —
и на белой
земле — вот эта стая черных елок,
тощих и черных и торчащих в небо.
26 сентября 1938 г.?
353. «Пристала к сердцу моему…»
Пристала к сердцу моему
тоска репейником колючим.
Луна, как чей-то давний сон,
зажглась над синими лугами,
ночь подошла со дна времен
своими легкими шагами.
Шанхай, [1938 г.]
354. «В луне, как в зеркале, видны…»[175]
В луне, как в зеркале, видны
все грешные земные сны —
отражены, искажены
в весеннем зеркале луны.
Вглядись в туманные края,
где туча вьется, как змея,
где света лунного струя,
— не тень ли то твоя?
И там, где мрак пугает взор,
не сон ли твой ползет, как вор,
— тот сон, что ты давно забыл,
но тот, который был?..
Сан-Франциско, 4 февраля 1939 г.
355. «Где скат косогора так зелен и ровен….»
Где скат косогора так зелен и ровен,
Где ветки березы нежны и тонки.
П оставить простую избушку из бревен
У заводи тихой и сонной реки.
Не ждя ничего, ни о чем не тоскуя…
Около 1945 г.
356. «Очень низко радуга стояла…»
— Очень низко радуга стояла,
сыпал дождь последний через сито,
шелковое неба покрывало
было светлым бисером исшито.
3 сентября 1945 г.
357. Город
В.В.
Золотые звезды с сучьев клена
на асфальте ковриком легли,
и туман, серебряный и сонный,
скрыл шероховатости земли.
Помнишь город? Или ты в нем не был?
— Вечером усталым и немым
горестно заплаканное небо,
столько лет висящее над ним,
площадь возле старого вокзала,
и фонарь, зажженный над мостом —
помнишь ли, как я тебя встречала
и куда мы шли с тобой потом?
Если вечером таким прозрачным,
трогательно тихим, кружевным,
сон, который издавно утрачен,
неожиданно встает — живым,
если ж ветер, если солнце светит,
голубеет в озере вода,
этот город, где мы были дети,
я не вспоминаю никогда.
10 ноября 1949 г.
358. «За городским голодным сквером…»
За городским голодным сквером,
одета в серое тряпье,
она стояла утром серым, —
забывшая жилье свое.
Ложился снег вуалью белой
на прошлогодние листки,
на тряпки рваные и тело,
и на ладонь ее руки.
И мнилось людям, что веками
она стояла точно так,
хватая грязными руками
чужой протянутый пятак
и никогда не вспоминая,
что в дальнем, ласковом краю
растаял снег от солнца мая,
и птицы синие поют.
15 марта 1951 г.
359. Офелия
Нет предела царственной печали,
Мертвые не встанут из могил.
Безутешный принц идет по зале,
будто плети, руки опустил.
Не клади поклонов у обеден,
девушка, — любви твоей не цвесть,
посмотри, твой принц, как призрак, бледен,
страшную обдумывает месть.
Маленькая нимфа в белом платье,
не горюй, что ты умрешь ничья!
Разве не милы тебе объятья
ласково журчащего ручья?
Опустись в серебряное ложе,
платье подвенечное разгладь;
ведь тому, оставленному, тоже
будет очень горько умирать.
5 апреля 1951 г.
360. «…было небо…»
…было небо
светлое, и вдруг потухло солнце,
ни затменья не было, ни тучи,
просто вдруг погасло и пропало.
Все большое небо потемнело,
все живое поукрылось в норы,
все цветы поникли и завяли,
замолчали на деревьях птицы,
и деревья опустили ветви;
даже рыбы отошли в глубины,
и поверхность моря почернела.
Что же делать? Что же делать дальше?
Как же можно жить теперь без солнца?
8 октября 1951 г.
361. «Судьба от жизни унесла…»[176]
Судьба от жизни унесла
людей без счету и числа,
и даже звон давно затих