А. К. Толстой - [17]

История развития чувства Алексея Константиновича к Софье Андреевне необычайно интересно прослеживается в его лирике. После встречи на маскараде в душу поэта запал образ молодой женщины: «тонкий стан», «задумчивый вид», «печальные очи», «веселая речь». Ее облик, взгляд, голос преследуют его, навевая «неведомые грезы». Но это еще предрасположенность к любви, это любовь, останавливаемая неуверенностью; какая очаровательная робость в концовке стихотворения:

Люблю ли тебя — я не знаю,

Но кажется мне, что люблю!

А сколько сомнений в стихотворении «С ружьем за плечами один, при луне…»! Здесь двойник героя, его второе «я», «горько и зло» издевается над его тихими и сладкими мыслями:

Смеюсь я, товарищ, мечтаньям твоим,

Смеюсь, что ты будущность губишь;

Ты мыслишь, что вправду ты ею любим?

Что вправду ты сам ее любишь?

Смешно мне, смешно, что, так пылко любя,

Ее ты не любишь, а любишь себя.

Опомнись, порывы твои уж не те!

Она для тебя уж не тайна,

Случайно сошлись вы в мирской суете,

Вы с ней разойдетесь случайно.

Но только Дон Жуан любит или считает, что любит, пока женщина для него загадка. «Она для тебя уж не тайна» — это конец любви всех донжуанов. Не то у Толстого. Чем больше узнаёт он свою возлюбленную, тем глубже и прочней становится его чувство, развиваясь, вырабатывая и вбирая в себя все оттенки истинной любви — и понимание, и сострадание, и самопожертвование, и жалость, и нежность, и стремление защитить любимую, стать ей опорой.

Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!

Так спокойно-повествовательным гекзаметром начинается это несколько прозаическое, но необыкновенно трогательное стихотворение. В черновом варианте эта первая строка имела более точный адрес:

Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя Соня!

Вся ее жизнь, с ошибками, разочарованиями, страданиями и надеждами, пережита им как своя собственная:

Многое больно мне было,

во многом тебя упрекнул я…

Но слабость возлюбленной вызывает сильное рыцарское чувство, мужественное и благородное:

Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:

Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!

И уж после этих слов — прочь сомнения!

Ты не спрашивай, не распытывай,

Умом-разумом не раскидывай:

Как люблю тебя, почему люблю,

И за что люблю, и надолго ли?

. . . . . . . . . .

Полюбив тебя, я не спрашивал,

Не разгадывал, не распытывал;

Полюбив тебя, я махнул рукой,

 Очертил свою буйну голову!

Н. Н. Страхов отметил особенность лирики А. К. Толстого, в которой «нежность поглощает сладострастие, становится выше страсти». Любовь у Толстого — это чистое, светлое, возвышающее душу чувство, очищающее ее от мелочных забот житейской суеты:

Меня, во мраке и в пыли

Досель влачившего оковы,

Любови крылья вознесли

В отчизну пламени и слова.

И просветлел мой темный взор,

И стал мне виден мир незримый,

И слышит ухо с этих пор,

Что для других неуловимо.

Такая любовь преображает всего человека, его вещее сердце становится чутким к высшему закону всемирной гармонии:

И всюду звук, и всюду свет,

И всем мирам одно начало,

И ничего в природе нет,

Что бы любовью не дышало.

Но эта любовь не застывшее, многоликим и единственным словом названное чувство. Она прихотлива и, как все в мире, подвержена изменению. Любовь остается как чувство безусловного предпочтения одного лица всем прочим, но качественно она меняется в рамках своего собственного мира. «Клянусь тебе, как я поклялся бы перед судилищем Господним, что люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми движениями, всеми страданиями и радостями моей души. Прими эту любовь, какая она есть, не ищи ей причины, не ищи ей названия, как врач ищет названия для болезни, не определяй ей места, не анализируй ее. Бери ее, какая она есть, бери не вникая, я не могу дать тебе ничего лучшего, я дал тебе все, что у меня было самого драгоценного, ничего лучшего у меня нет…» — пишет Толстой Софье Андреевне. Она, со свойственным ей аналитическим складом ума, пыталась определить степень любви к ней Толстого и опасалась недолговечности его чувства. «Ты мне говоришь, — пишет он, — что я не смогу любить тебя так всегда. Я это знаю и сам; это не новость, это в порядке вещей, что такое восторженное возбуждение проходит: так оно есть и так должно быть. Цветок исчезает, но остается плод, остается растение; поверь мне, то, что останется, будет еще достаточно прекрасно… Мы знаем, что любовь не есть вечное чувство. Но должно ли нас это пугать? Пойдем же смело навстречу, не заглядывая вперед и не оглядываясь назад, или лучше будем смотреть вперед, встретим лицом к лицу кроткую братскую дружбу, протягивающую к нам руки, и благословим Бога за то, что он посылает ее нам…»

Спустя семь лет Алексей Константинович пишет стихотворение «Минула страсть…», где подтверждает истину, выраженную им в приведенном выше письме: да, страсть проходит, признается он, но «разлюбить тебя мне невозможно». И в конце стихотворения поэт обращается к аллегории, которая образно представляет его теперешнее чувство:

Так от высот нахмуренной природы,

С нависших скал сорвавшийся поток

Из царства туч, грозы и непогоды

В простор степей выносит те же воды