... а Ганг течет дальше - [58]

Женщины после обеда занялись сушкой коровьего навоза, используемого здесь в качестве топлива. Для этого они большими лепешками нашлепывали его на стены домов. Крестьянин, обычно скупящийся на самое необходимое, сжигает в печах ценное удобрение. Ни в одной стране земледелец не позволит себе этого, но у индийца нет иного выхода. Родина его бедна лесами, а уголь так же недоступен, как и искусственные удобрения. Сладковато-терпкий запах горящего коровьего навоза — убедительное свидетельство бедности индийской деревни.

Лучи солнца падали уже отвесно, но работа на полях не прекращалась. Необходимо убрать созревший урожай, даже если в жару каждое движение становится мукой. Часть крестьян, не разгибаясь, двигалась вдоль рядов риса и короткими серповидными ножами быстро срезала колосья, остальные вязали их в снопы и накладывали горой на крошечные запряженные волами телеги. На убранных полях толкались стада овец, как будто им не было иного места в этих бескрайних просторах, а за ними, подобно хвосту кометы, тянулось облако пыли. Не обошлось и без коров. Они метались по полю в поисках пищи или же стояли на дороге так же неподвижно, как на улицах Дели и Калькутты.

Но вот тени от деревьев стали длиннее, солнце приблизилось к линии горизонта, и поля постепенно опустели. Заткнув ножи за пояс, крестьяне погнали быков в обратный путь. В обнесенных стенами хижинах и на улицах деревни воцарилось оживление. Люди собирались группами на деревенской площади, беседовали, заходили друг к другу в гости.

Когда же солнце скрылось за горизонтом, вся деревня отправилась на покой, так как ни у кого не было даже тусклой коптилки. Лал Дахо заснуло, ему виделись сны, навеваемые жужжанием миллионов насекомых и щебетанием птиц, пока наконец с наступлением благословенной ночной прохлады они тоже не смолкли.

Гигант на Хугли

Откуда бы вы ни взглянули на Калькутту — с моря, с воздуха или с земли, она производит одинаково сильное впечатление. После хижин и покосившихся домов, составляющих обычный пейзаж индийских городов, глаз радуют опрятные четырех- и пятиэтажные дома, монументальные дворцы, яркие световые рекламы, широкие улицы, на которых попадаешь в бурный поток автомобилей и ярких трамваев, бесчисленных рикш и пешеходов. Разноплеменное население и приезжие, стекающиеся со всех концов света, придают Калькутте облик пестрого многонационального города.

Калькутта удобно расположена на берегу реки Хугли. В 1931 г. она насчитывала менее полутора миллионов жителей. Сейчас в ней проживает не то от четырех до пяти, не то от шести до семи миллионов человек. Точно никто не знает. Эти цифры так же неустойчивы, как самая жизнь миллионов обитателей города.

После получения Индией независимости облик Калькутты изменился. На ее улицах не видно английских офицеров с хлыстами в руках, которым индийцы должны были безропотно уступать дорогу, уже не только белым разрешается жить в отелях-люкс, опустел дворец, где некогда находилась резиденция английского губернатора, аннулированы бесчисленные привилегии иностранцев, осложнявшие жизнь индийцев и унижавшие их.

Когда-то Калькутту называли «городом дворцов». Она и сейчас, бесспорно, может гордиться прекрасными постройками, огромными парками и роскошными виллами. В центре города возле Дальхаузи-сквэр — царство хромированного модернизма… Здесь находятся бывший дворец вице-короля, перед которым стоит на часах красочный индийский караул, и памятник победы, напоминающий одновременно и Тадж Махал и английское барокко. На знаменитой улице Чоуринги, с одной стороны окаймленной парком Майдан — индийцы с гордостью зовут его зелеными легкими города, — расположены магазины, почти целиком состоящие из стекла, гигантские кинотеатры на две тысячи мест, аристократические варьете, полутемные ночные бары.

Многие отождествляют эту европеизированную часть Калькутты с современной Индией. Но Чоуринги — это еще не Калькутта, а Калькутта — не Индия. Бхарат продолжает быть аграрной страной, где 83 процента населения составляют крестьяне, а больших городов с числом жителей свыше 200 тысяч — всего лишь 76. Центры с многомиллионным населением — Калькутта, Бомбей, Дели и Мадрас — исключения, и не только по размерам. Они со своим трезвым модернизмом выглядят чужеродными среди других индийских городов.

Сияющие световые рекламы и благополучие сытых, конечно, не могут преградить нищете доступ в Калькутту. Попробуйте пройтись вечером по парку Майдан. На каждом шагу слышится многообещающий шепот посредника: «Хотите девочку?» За этими словами кроется прежде всего судьба десятков тысяч обездоленных женщин. Одни из них не могут прожить на заработную плату в 20–30 рупий, другие потеряли работу и не получают никакого пособия, третьи — вдовы и в силу религиозных обычаев предоставлены самим себе.

Перед магазинами, такими оживленными днем, ночью прямо на голых камнях длинными рядами лежат бездомные. Может быть, это индусы, бежавшие в 1947 г. из Пакистана от кровавых погромов, чтобы спасти свою жизнь? А может быть, крестьяне? Голод и долги выгнали их из деревни, но и здесь они тоже не нашли работы. Сотни и тысячи людей лежат, прикрывшись тряпьем, никто не знает их имен, откуда они пришли, что с ними будет, у каждого из них своя судьба, но одно роднит их всех — нищета.