999. Последний хранитель - [76]

Не доверяя ему ни на грош, Ферруччо схватил его за руку, втащил за собой, прижал к стенке и прошипел:

— Сдвинешься с места — перережу глотку! Тогда эти люди смогут тобой закусить.

Помещение освещали два факела. От их чада воздух, и без того спертый, был просто невыносим. Никто не обратил внимания на их появление. Джованни принялся оглядывать эти подобия людей, силясь хоть в ком-то из них узнать черты друга. Многие лежали вповалку. Один из тех, кого Пико попытался перевернуть, был уже мертв. Только человек, сидевший посередине комнаты на куче свежей соломы, выказал к ним какой-то интерес. Он был крепко сбит. Свет факелов отражался в его бритом черепе.

Ферруччо взял тюремщика за руку и спросил:

— Кто это?

— Он требует называть себя королем. Он тут не первый год, и никто, даже судьи, ни разу за ним не явился.

— Подведи меня к нему.

— Ты что, с ума сошел? Он же меня пополам разорвет.

Ферруччо оттолкнул его обратно к стене и, перешагивая через тела, решительно подошел к тому, кто называл себя королем.

— Мне сказали, ты король. Можешь оказать мне милость?

— Зависит от того, что ты предложишь взамен.

Голос его звучал бесстрастно.

— У меня есть золото.

— Здесь оно не имеет ценности.

— Тогда скажи, что ты хочешь.

Король жестом подозвал Ферруччо к себе и что-то шепнул ему на ухо.

— Хорошо, если ты мне сразу найдешь человека, которого я ищу. Он поэт, его зовут Джироламо.

— А, содомит!

Двое парней поблизости от них хихикнули.

Король схватил одного из них за челюсть.

— Иди приведи его.

Через несколько мгновений парень вернулся, таща за руку трясущегося старика с потухшими глазами, поманил рукой Джованни, и тот подошел. Старик широко раскрыл глаза и заплакал. Джованни укрыл его своим плащом.

— Все позади, Джироламо, все позади.

— Теперь выполняй обещание, — сказал король.

Ферруччо подошел к тюремщику и приставил ему к горлу кинжал. Двое парней заткнули ему рот и потащили к королю. Тюремщик брыкался и вырывался.

Ферруччо, Джованни и Джироламо уже были у двери и не слышали, как король, гладя тюремщика по голове, нежно шептал ему:

— Я так долго ждал этой минуты. Нынче ночью ты станешь моей королевой.

~~~

Рим

Четверг, 11 апреля 1487 г.

Джироламо Бенивьени еще окончательно не оправился. Он снова набрал вес, на лицо вернулся румянец, но основные элементы бытия — вода, земля, огонь и воздух — пока не пришли в нем в прежнее согласие и конфликтовали друг с другом. Настроение и поведение поэта определялось черной желчью, и он часто впадал в состояние пассивной меланхолии, но порой, под воздействием выброса желтой желчи, нападал на своего спасителя и друга Джованни Пико, обвиняя его во всех своих бедах. Эти вспышки гнева обычно заканчивались извержением фекалий, после чего больной, естественно, впадал в печальное состояние духа и в слезах начинал просить прощения за все, что наговорил. Для ускорения выздоровления лекари прибегали к очистительным кровопусканиям и клистирам.

— Если бы я мог вызвать сюда Элиа дель Медиго, уверен, Джироламо быстро поправился бы.

— Если дель Медиго уедет из Флоренции, Борджа хватит одного дня, чтобы сжечь его книги, и еще пары, чтобы изжарить на костре его самого.

— Знаю, Ферруччо, потому его и не вызываю. Но меня тревожит состояние разума Джироламо. Он переменился, он уже не такой, как прежде. Меня очень беспокоят эти припадки гнева!.. Порой мне кажется, что он вправе обвинять меня в том, что с ним случилось.

— А меня больше волнует, как мы повезем его во Флоренцию. Власти узнают, что он бежал, начнут разыскивать его и сообщников и подумают прежде всего о некоем графе. Почему бы тебе не уехать, Джованни?

— Маргерита.

— Маргерита. Опять она. Тут я бессилен давать тебе советы.

— Если позволишь, я могу дать совет, — вмешалась Леонора.

— Не думаю, чтобы ему хотелось выслушивать рекомендации, — улыбнулся Ферруччо. — Почему ты думаешь, что она еще в Риме? Маргерита могла вернуться в Ареццо. Ведь там ее дом.

Джованни с улыбкой достал письмо и прочел вслух:

— «Прощайте. Сохраните почтение ко мне и к моему мужу. Пока я жива, я дала Господу обет хранить верность супругу. А потому поклянитесь не искать меня более».

— И ты будешь ее искать? Но это безумие. Она просит оставить ее в покое.

— Наоборот, она пишет, что будет в Риме до самого мая, и ждет меня.

Ферруччо и Леонора удивленно переглянулись.

— Некоторые буквы написаны с большим нажимом. Если их сложить, то получится: «В Риме до мая». Поэтому я сюда и приехал. Она знает наш шифр. Первое воскресенье — в церкви возле Святого Петра, второе — в следующей и так далее.

— В это воскресенье Пасха.

— Тем лучше. Церкви будут переполнены, к тому же принято обходить их одну за другой, как можно больше. В таком виде меня никто не узнает, даже она. Ферруччо, клянусь, если Маргерита согласится уехать со мной, я сделаю все, что захочешь. Даже откажусь защищать свои тезисы перед Папой.

— Ты и так должен отказаться. Какой смысл защищать «Девятьсот тезисов», если ты хочешь распространить вовсе не их? Для тебя ведь важнее другие, те, что содержат истину о Великой Матери.

Граф сначала кивнул, потом отрицательно покачал головой. Де Мола не понял и заволновался.