900 дней в тылу врага - [6]

Хозяйка, добрая и приветливая старушка, тотчас затопила времянку, принялась готовить ужин. Мы подсели с мороза к огню и с удовольствием стали подбрасывать и топку колечки золотистых стружек, валявшихся на полу.

— Чья работа, бабушка? — спросил Поповцев, указывая на новенькие кадушки.

— Старик мой Сидор мастерит. Он у меня хороший бондарь.

— А где же он?

— С утра позвали в другую деревню гроб делать, вот до сих пор и нету. Наверно, самогону нажрался, проклятый.

Мы с аппетитом поели картошки с солеными огурцами, поблагодарили хозяйку и завалились на мягкую постель.

— Спите, сынки, — сказала хозяйка, завешивая кровать ситцевой занавеской.

Утром я проснулся первым. На дворе светало. Не желая тревожить Поповцева, осторожно оделся, вскинул на плечо карабин и вышел на улицу. Кругом стояла мертвая тишина, лишь кое-где пели запоздалые петухи. Все белело от густого пушистого инея. Спустившись с крыльца, я заметил свежие следы сапог. Следы уходили за деревню. «Немцы», — мелькнула тревожная мысль. Я вернулся в избу.

— Ой, сынок, кажись, неладное стряслось, — всплеснула руками хозяйка.

Она рассказала, что поздно ночью приходил ее Сидор, а с ним люди в белых халатах и с винтовками. Двое зашли со стариком в дом, напились воды и молча вышли.

— А хозяин?

— Хозяина взяли с собой. Положил он инструмент и ушел, шибко напуганный.

— Они говорили что-нибудь?

— Ни словечком не обмолвились, сынок. Злые. Так глазищами по сторонам и шнырят.

Я почувствовал, как по телу пробежал неприятный холодок.

— Вот так номер, — вскакивая с постели, проговорил Поповцев.

Он слышал, что ночью в доме топтались какие-то люди. Не подозревая об опасности, Павел перевернулся на другой бок и снова уснул. Было ясно — мы уцелели благодаря случайности.

Отыскав Веселова, я рассказал ему обо всем. В это время недалеко затрещал пулемет. Мы выбежали на улицу и, заряжая на ходу карабины, бросились к околице.

Веселов приказал занять оборону. На фоне темного леса, в конце заснеженного поля, виднелся небольшой погост. Оттуда доносились выстрелы. У часовни метались фигуры людей. Вскоре стрельба прекратилась, и на дорогу выполз большой обоз. Едва он скрылся в лесу, я взял с собой Поповцева и Ворыхалова, и мы втроем пустились на лыжах через поле.

— Может, Сидора моего увидите, гоните его домой. Он в заячьей шапке! — крикнула нам вслед хозяйка.

Мы шли по свежему следу фашистских разведчиков. Почти у самой часовни, уткнувшись лицом в сугроб, лежал убитый. В стороне валялась пушистая заячья шапка…

— Вот он, наш Сидор, — сказал Поповцев, перевертывая застывшее тело.

Он был застрелен в затылок. Ворыхалов поднял со снега шапку и накрыл ею лицо старика.

У кладбищенской ограды лежали расстрелянные люди. Чуть дальше, на дороге, у саней, мы увидели семь изуродованных красноармейцев. Оказалось, что поздно вечером из Великих Лук сюда прибыл большой карательный отряд немецко-финских фашистов. Они схватили возвращавшегося деда Сидора и велели вести их к нему домой. В деревне было тихо, и враги ничего подозрительного не нашли там. Они приказали вести их обратно.

Не хотелось старому Сидору тащиться в поздний час из дому, но враги пригрозили оружием. Боясь, что старик разболтает об их приходе, они застрелили его.

Утром у погоста неожиданно появилась красноармейская разведка. Каратели издали заметили ее, подпустили вплотную и открыли сильный огонь из пулеметов.

Разведчики не растерялись. Они соскочили с повозок и с криком «ура» бросились на врагов. Завязалась смертельная схватка. Немало карателей полегло от меткого огня советских воинов, но борьба была неравной. Последний боец, истекая кровью, с проклятием швырнул во врагов гранату и, прошитый пулеметной очередью, упал на дорогу.

Ошеломленные дерзостью русских разведчиков, каратели учинили дикую расправу над мирными жителями, расстреляли всех, кто попал им под руку. Затем погрузили на повозку убитых солдат и, боясь расплаты, поспешили убраться восвояси.

Этот случай, когда чуть не решилась судьба отряда, послужил нам уроком. Караульная служба стала для нас святым делом.

Маршрут, оставленный Боровским, совпадал со следом карателей.

Близ густого ельника отряд наткнулся на убитую лошадь с перевернутыми дровнями. На дровнях сидела большая черная собака. Высоко задрав морду, она протяжно выла. При нашем приближении собака нехотя отошла в сторону и, поглядывая на нас, молча села.

— Чего это так воет пес? — заинтересовались мы. Ребята перевернули дровни и в ужасе замерли. Под дровнями, обняв двух малышей, лежал седой, как лунь, старик. Испуганные детишки, судорожно ухватившиеся за полы дедушкиного тулупа были прошиты автоматной очередью. Мороз пошел по коже при виде этого страшного зрелища.

— Видно, дед с внучатами, — сказал Володя Баранов.

Все молчали. Каждый из нас в эту минуту думал об одном: этого так оставлять нельзя. Враг должен сторицей получить за свои преступления.

Надев шапки, мы двинулись дальше. Собака бросилась к дровням, уткнулась мордой в трупы и завыла пуще прежнего.

На дороге у хутора нам повстречался обросший и оборванный инвалид. Затягиваясь крепким самосадом, он хриплым голосом предупредил: