900 дней в тылу врага - [51]

Порывы ветра то и дело заставляли прислушиваться: не самолет ли гудит. И здесь, как всегда, находились шутники. В момент, когда кто-нибудь что-то рассказывал, раздавался громкий возглас: «Жужжит!» Человек, крикнувший это, опрометью бросался из избы, а за ним, толкая друг друга, выскакивали остальные.

Все выбегали на улицу и, невзирая на бушующую метель, долго стояли, задрав кверху головы.

— Где жужжит?

— В трубе жужжит! — с хохотом отвечал виновник суматохи и, чтобы не попало, скорей спешил в избу.

Так пришлось ждать три ночи. Сколько было переговорено за это время, сколько раз напрасно выбегали мы на улицу, а самолетов все не было. Назаров еще раз запросил Большую Землю. Оттуда ответили: «Ждите!»

Наутро четвертого дня снежный буран утих, сквозь разорванные тучи выглянуло робкое солнце.

— Вот сегодня обязательно прилетит, — убежденно говорил начальник штаба Венчагов.

Ребята складывали кучи хвороста для костров. За это время их не раз поджигали, а потом забрасывали снегом.

В тот момент, когда мы собрались идти обедать, кто то из партизан зычным голосом вдруг крикнул:

— Жужжит!

— Я тебе пожужжу, — пригрозил ему Назаров. Но в это время многие уловили шум приближающегося самолета.

— Летит! Летит! — закричали кругом.

Из облаков вынырнул советский бомбардировщик.

— Это не к нам, — провожая самолет взглядом, сказал Назаров.

Однако бомбардировщик развернулся, спустился пониже и еще раз, пролетел над нашим полем.

— Костры! — крикнул комбриг.

Ватага партизан бросилась наперегонки к кучам хвороста. Задымила одна куча, вторая, и вскоре обе сигнальные полосы полыхали большим огнем.

Бомбардировщик стал делать гигантские круги. Очевидно, летчики рассматривали площадку. Советский самолет заметили в близлежащих деревнях и в Недалеких вражеских гарнизонах — Заситине и Мигелях. Всюду на улицы высыпал народ и, махая руками, радостно приветствовал краснозвездного гостя.

— Наш! Наш! — слышались голоса.

Бомбардировщик на бреющем полете сделал круг над кострами и, развернувшись, стал сбрасывать груз. Три мешка медленно спускались на парашютах, а четвертый со свистом устремился вниз и шлепнулся на землю аэродрома. Мешок лопнул, а его содержимое — концентраты, патроны, медикаменты, — превратилось в кашеобразное месиво. Среди этого груза оказалась и необычная посылка-сюрприз. Товарищи с Большой Земли послали нам канистру спирта с надписью: «С наступающим Новым годом!» Канистра разбилась от удара, и драгоценная влага небольшой лужицей поблескивала на мерзлом грунте. Подбежавший первым Борис Ширяев — паренек из Спирова по прозвищу Кочешок, нагнулся, повел носом и произнес:

— Ого! Спиртишком попахивает.

Опустившись на колени и упершись обеими руками о землю, он припал к лужице.

— Ты что делаешь?! — закричали подоспевшие бойцы.

— Молчите. Добро пропадет, — с сожалением отвечал Борис.

Земля быстро поглотила спирт, но Кочешок успел выпить немалую дозу. На ноги поднять его уже не удалось. Бойцы погрузили Кочешка на повозку и доставили в деревню. Когда Ширяев проспался, его обступили партизаны.

— Ну как? — спрашивали они.

— Ох, и силен спиртоган. Во! — говорил Кочешок, показывая большой палец.

Гопа, оказавшийся в числе любопытных, от зависти аж вздохнул.

Бомбардировщик сбросил на парашютах еще два мешка, но их так далеко занесло, что они чуть не угодили к немцам. Мы привезли багаж в деревню и под любопытными взглядами партизан стали осторожно распечатывать мешки. Там были валенки, белые халаты, патроны, крупа, взрывчатка. Все, что мы просили, только очень мало. Нужно было в три раза больше.

В этот день самолет больше не прилетел. Ночью мы также не дождались его, а на другой день получили радиограмму: «Грузов не ждите».

В конце декабря к нам пожаловали каратели. Они пришли ранним утром. Наша разведка обнаружила их почти у самой деревни. Враги заметили партизан, но стрелять почему-то не стали.

Было еще темно. Хватая на ощупь оружие, мы выбежали на улицу. Каратели уже успели подойти вплотную к деревне. Несколько осветительных ракет рассеяли утренний сумрак. Засвистели пули. Нам не видно было врагов, и мы стреляли, ориентируясь по ракетчикам. Выдвинув вперед прикрытие из автоматчиков, бригада, отстреливаясь, стала отходить группами по огородам к оврагам.

Когда рассвело, мы успели занять оборону. В оставленной деревне горели избы. Густой дым низко стлался по земле, скрывая нас от противника. Около десяти часов утра справа и слева были замечены скопления вражеских войск. Немцы открыли артиллерийский огонь. Мы решили отойти в глубь лесного массива, где дислоцировалась третья бригада Гаврилова. Немцы не рискнули идти дальше.

Помню, в тот день все сильно устали и проголодались. Когда стемнело, мы вошли в первую попавшуюся деревню и сразу же принялись печь лепешки. В этом деле ребята достигли большого мастерства, особенно Адольф и Коля Ершов.

В наш дом набилось человек тридцать. Это значило, что нужно было испечь тридцать лепешек. Пек лепешки Ершов. Пек на одной сковородке, и дело подвигалось чрезвычайно медленно. А правило у нас было строгое: брать лепешки тогда, когда их испекут все. Партизаны нетерпеливо поглядывали на стол. Вдруг за окном кто-то крикнул: