900 дней боев за Ленинград. Воспоминания немецкого полковника - [2]
Нева, одна из самых полноводных рек Европы, образовывала линию фронта от Шлиссельбурга до изгиба реки под Отрадным, далее эта линия проходила от устья Тосны, поворачивала дугой на юг и через пригороды Ленинграда доходила под Урицком до Кронштадтской бухты, где опять-таки «бутылочным горлом» отделяла от Ленинграда так называемый Ораниенбаумский котел, находившийся под защитой пушек Кронштадта. Этот «котел» следовало бы с большим правом называть плацдармом – он был просто ненужным окончанием Северного фронта, далее в западном направлении имелась лишь слабая береговая оборона.
Тыловая граница района проходила приблизительно от Новгорода на северной оконечности озера Ильмень через Лугу, Волосово до Копорской губы в Финском заливе. Вся эта территория, за исключением лесных массивов западнее Волхова, называлась прежде Ингерманландия (Ижора), которую Петр Великий в своем стремлении выйти к Балтийскому морю отнял в начале XVIII столетия у шведов и присоединил к Российской империи. Об этом свидетельствовало также то, что здесь проживали в некоторых местах ижорцы – народ, родственный финским племенам и исповедовавший скорее протестантскую веру.
Вся эта территория, покрытая в основном лесами и болотами, за исключением соседних земель под Ленинградом, была абсолютно недоступна для транспорта и тем самым непригодна для ведения боевых действий. Железные дороги подходили к Ленинграду в виде радиальных лучей: с запада от Нарвы через Ямбург (Кингисепп), с юга от Пскова через Лугу, от станции Дно через Вырицу и от Новгорода, с юго-востока от Москвы через Чудово, Любань, Тосно (Октябрьская железная дорога), с востока через Кириши, Погостье, Мгу, а также от Тихвина через Волховстрой, Мгу и, наконец, с северо-востока от Мурманска, мимо Онежского озера через Волховстрой, Мгу (Кировская железная дорога). Две узловые станции, оказавшись в руках немецких войск, стали целью наступления русских: Мга восточнее и Красногвардейск (Гатчина) южнее Ленинграда. Существовала еще одна железнодорожная ветка, которая практически не использовалась и проходила западнее в сторону Волхова от Новгорода через Чудово, вокзал в Тигоде и далее на Волховстрой.
Состояние дорог лишь в незначительной степени отвечало военным требованиям и то только в ближайших окрестностях Ленинграда и на возвышенности вокруг Воло-сова, кроме того, не со всеми железнодорожными линиями параллельно проходили равноценные автодороги. В целом вся эта область представляет собой типичный моренный ландшафт, сохранивший отпечаток ледникового периода, о чем можно судить по характеру высот – небольшие, отдельно расположенные возвышенности, вытянутые ровные склоны с впадинами и ложбинами между ними, – а также по глубоко врезанным в ландшафт речным долинам.
Вблизи крупных рек песчаные почвы имели пласты аллювиальной и сланцеватой глины, в результате чего эта местность с затвердевшей от высыхания, но размытой водой почвой становилась время от времени заболоченной. Уже при небольших осадках на земле образовывался осклизлый и вязкий слой глины, делавший движение транспорта невозможным, после чего приходи лось менять направление движения, а вместе с тем и переносить сроки выполнения той или иной операции. Для обеспечения снабжения и передвижения техники войскам и организации Тодта пришлось на протяжении тысяч километров строить бревенчатые настилы и дороги.
Местность повсюду была покрыта верховыми болотами и болотами переходного типа, сосновыми, березовыми, ольховыми и осиновыми рощами, не имевшими практического лесохозяйственного применения. Все эти древесные насаждения составляли основу жизни для войск, поставляя им строительный материал для дорог, жилых бункеров и боевых позиций, топливо для приготовления пищи, обогрева и проведения дезинсекции. Из древесины солдаты мастерили себе скромную мебель для бункеров, а также «волховские дубинки» с вырезанным орнаментом. Последним проявлением любви и сочувствия был скромный березовый крест, устанавливавшийся на могилах погибших товарищей. Лишь немногие болота на занятой территории уже использовались для добычи торфа и прокладки электролиний. Здесь следует упомянуть захваченные с боями торфяные болота между южным берегом Ладожского озера и Синявинской высотой с расположенными здесь Рабочими поселками № 1–8.
Рядом с этими болотами тянулись через леса также линии электропередачи, игравшие большую роль в ориентировании на местности и ведении боевых действий.
Деревеньки в этих болотистых лесах были скудными и бедными, а более крупные населенные пункты располагались преимущественно с одной стороны железнодорожных линий и недалеко от Ленинграда.
Это была та земля, на которой сотни тысяч немецких солдат в течение 900 дней жили и работали, двигались маршем и рыли окопы, воевали и истекали кровью, во время летней жары с мириадами комаров, в сырости длительных периодов распутья и при лютом морозе русской зимы, во время светлых ночей северных летних месяцев и бесконечных темных, зимних ночей; при этом они воевали здесь не хуже, чем их товарищи на других участках Восточного фронта, и все же оставались в тени, малоизвестные, лишенные внимания общественности в Германии и не представляя большого интереса для Верховного главнокомандования. В большинстве случаев здесь не было того напряжения, которое возникает в войсках в преддверии широкомасштабных операций, здесь также не происходили такие катастрофы, как в Сталинграде, под Черкассами, в Крыму, на Центральном фронте в 1944 году или в Румынии. Если возникали какие-либо критические ситуации, в сводках вермахта мало что говорилось об этом, а затем, после того как обстановка нормализовывалась, по радио передавалась заключительная сводка, в которой говорилось об успешном завершении очередных оборонительных боев.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.