9 дней - [10]
— Да ерунда, нормально. Он все понимает.
Вошла Марина, шепотом спросила:
— Шевелев?
Гена быстро кивнул и сделал гримасу: мол, тише, не мешай.
— Генк, мне Браверманн звонил, — сказал Шевелев. — Хочет о чем-то потолковать, в восемь подъедет. Как-то он странно разговаривал.
— Да он уже с половиной Москвы странно разговаривал.
Шевелев спросил без выражения:
— Где будем урну хоронить?
— На Введенском, наверное. Там его родители лежат.
— Про памятник думали?
— Нет еще.
— Надо простой, — помолчав, сказал Шевелев. — Имя, дата рождения, дата смерти. Камень я сам подберу.
Накрапывал дождь, Бравик досадливо посмотрел на небо и вытащил из портфеля зонт. Когда он дошел до Азовской, в кармане плаща зазвонил телефон. Бравик остановился, повесил портфель на изогнутую ручку зонта, вынул телефон, сказал:
— Да.
— Привет, — сказал Худой.
— Привет. — Бравик пошел дальше, на ручке зонта нелепо качался портфель. — Хорошо, что ты позвонил. Не знаю даже, с чего начать… Я сейчас иду к Шевелеву.
— Зачем?
— У меня к нему дело. Послушай-ка… Я хотел скопировать из Вовиного компа фотографии. Там есть одна папка, она не открывается.
— И что?
— Мне нужно знать, что в ней.
— Вези мне комп, посмотрим.
— Может, ты завтра подъедешь к Гене, а? Лэптоп у меня, завтра привезу.
— Хорошо.
— И скажи мне такой вопрос: где ты был пятого марта две тысячи пятого года?
— Толстый, ты странно себя ведешь. То тебе нужно взломать папку в чужом компе, то ты хочешь знать, где я был четыре года назад.
— Так где?
— В горах. Я всегда уезжаю в горы в конце февраля.
— А как ты себя чувствовал?
— Когда, е-мое?!
— В две тысячи пятом, в марте.
— Послушай! — Худой понемногу закипал. — Как я мог себя чувствовать, если я ехал в горы? Я же не Ганс Касторп, я не чахотку лечить туда езжу!
— Ну, всякое бывает…
— Хватит, может, этого бреда?!
— Ты не болел тогда?
— Когда я не болел?!
— Март две тысячи пятого.
— Я вообще никогда не болею! У меня насморка не было с восемьдесят девятого!
— А ты никогда вдруг не терял вес?
— А ты никогда вдруг не терял разум? Приезжай завтра к Генке, все внятно объясни, а не разводи мистику! Я тебе взломаю любую папку! Мамку, блин, бабку и дедку! Ты бы себя послушал, толстый! Тебе жениться пора!
Худой бросил телефон на правое сиденье и тронул машину, гневно бормоча:
— «Как ты себя чувствовал»… Мозги у него набекрень! Всех уже запутал, всех переполошил!
Гена закончил абзац, встал из-за стола, вышел в прихожую и надел ботинки.
— Я пройдусь, — сказал он Марине.
— Пройдись полезно, — ответила она. — Кофе кончился.
Гена купил в продуктовом кофе, пошел к киоску за «Известиями», и тут его позвали:
— Гена! Генк!
Из синей «мазды» грузно выбрался мужчина в светлом плаще. Гена пригляделся, увидел широкое курносое лицо с жидкой седой щетиной, уши без мочек, губы в шкодливой полуулыбке — и на душе у него вмиг стало тепло.
— Санюха… — нежно сказал Гена и кинулся навстречу.
Они крепко обнялись.
Это был Сашка Тищенко — шесть лет в одной группе, три сезона в одном стройотряде, бог весть сколько декалитров выпитого, душа-человек.
— Ты как здесь? — спросил Гена, улыбаясь во весь рот. — Случайно?
— Дочка тут занимается в театральной студии.
— А я живу рядом, — Гена показал на свою двадцатиэтажку, — вон там.
— А я дочку сюда вожу второй год, два раза в неделю.
— Москва маленький город. Сколько твоей девочке?
— Девять. Но это младшая.
— Ох, елки-палки… А старшей?
— Шестнадцать. Кстати, недавно твою книгу прочитала.
— Ну… Приятно слышать, конечно. Но в общем, Санюха, это не для шестнадцатилетних.
— Да не важно! Ты оцени ситуацию! Они ж вообще ни черта не читают сейчас. А тут смотрю: сидит — вечер, второй… Я говорю: что читаешь, зая? куэлью какую-нибудь? кундеру? Почитай Толстого, говорю, Гоголя почитай. А она мне: какая тонкая проза, это настоящий мастер психологических этюдов.
Гена засмеялся, достал сигареты.
Тищенко сказал:
— Я смотрю на обложку и говорю: зая, я с этим мастером шесть лет в одной группе проучился.
Гена спросил:
— Ты где сейчас?
— В пятьдесят третьей. Заведую травматологией.
— У меня интернатура была в пятьдесят третьей.
— У кого?
— У Шнапера, потом у Австрейха.
— Шнапер умер, — сказал Тищенко. — В Израиле.
— Грустно. Хороший был человек, яркий.
— Он уехал в девяностом, у него там очень хорошо сложилось. Быстро утвердился, в девяносто четвертом принял отделение в «Хадассе». А умер — как жил. Он же импульсивный был мужик, разносторонний…
— В теннис хорошо играл.
— В теннис играл, в музыке разбирался. У него там очень удачно сложилось, его оценили по достоинству. Я его фамилию часто встречал в периодике. В девяносто седьмом умер. Вернулся утром с пробежки, сел в прихожей, стал снимать кроссовки — и умер.
— А Григорян как?
— Андрей Рубенович давно в Австралии.
— Да, раскидало нас, саперов, по белу свету.
— Не говори. Как Никоненко?
— Заведует урологией в Первой Градской.
— А Браверманн?
— Доктор наук, две монографии.
— Не женился?
— Не смеши.
— У тебя вроде нормально все? Я про тебя в «Огоньке» читал.
— Ну, раз в «Огоньке» — значит, все нормально.
— Не жалеешь? — спросил Тищенко.
Бравик весной девяносто восьмого сказал Гене: «Ты взрослый человек, ты знаешь: что в этом мире ценно, а что — чешуя. Писательство, наверное, дело увлекательное. Но ты умеешь выполнять действия, безусловно полезные человечеству: холецистэктомия, гемиколонэктомия… Панариций можешь вскрыть, в конце концов. Ты все-таки подумай».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Христианство без Христа, офицер тайной службы, которому суждено предстать апостолом Павлом, экономическое и политическое обоснование самого влиятельного религиозного канона на планете – в оригинальном историческом детективе, продолжающем традицию Булгакова, Фейхтвангера и Умберто Эко.
Публикуемая новелла — фрагмент новой книги «Апрель», герои которой — дружеская компания: прозаик Сергеев, хирург Никоненко, профессор Браверманн и редактор некоего журнала «Время и мир» Владимир Гаривас. Они — постоянные персонажи всех книг автора.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)