9 дней падения - [8]

Федоров повернулся к солдату, ударившему ребенка, с явным гневом.

— Как фамилия, боец?

— Мельников, товарищ полковник.

— У тебя есть дед, Мельников?

— Товарищ полковник?

— У тебя есть дед, я спрашиваю? Что бы ты сделал, если бы он лежал там, на грязном полу? А штык тебе зачем? Ты что, собрался убить ребенка?

— Его дед не настолько идиот, чтобы оказаться в этом вагоне, — раздался жесткий голос, и Федоров обернулся, увидев сотрудника НКВД, выходящего из вагона. Он был похож на офицера и явно не был счастлив.

— Кто ты такой и что здесь делаешь?

ГЛАВА 2

По звуку его голоса Федоров понял, что этот человек был начальником охраны поезда, лейтенантом по званию и человеком, привыкшему к боли и страданиям других и по настоящему ответственным за созданные здесь условия. Он понимал, что этот поезд был, вероятно, лишь одним из сотен других, прошедших на восток за этот месяц и хотя он понимал, что это было не более чем бесполезный плевок против накатывающегося на него прилива, он был здесь, перед этим поездом, в этот момент и был, господи, полон решимости что-то сделать.

— Какое мне дело? — Сказал он со всей угрозой, какую только мог выразить голосом. Он повернулся к человеку, выражая свое недовольство сознательным молчанием и глядя на него сверху вниз. На офицере были черные кожаные сапоги над темно-синими галифе и кожаная куртка с позолоченными пуговицами. Через плечо был перекинут кожаный ремень, на котором на левом бедре висела кобура с пистолетом. На другом бедре висел коричневый кожаный планшет. На голове у него была синяя фуражка с золотой звездой на красном околыше. На лице было заметно пятно от сигаретного дыма, и он сделал длинную затяжку прежде, чем затушил сигарету, тяжело дыша.

— Это мои люди, — медленно сказал он. — Это мой поезд, и у нас есть свое расписание. А кто вы?[9]

Федоров проигнорировал вызов.

— Ах у вас расписание? Да? Хорошо. И когда же вы собираетесь отправляться, товарищ лейтенант? — Он добавил немного презрения в голосе, называя звание, так как его собственное звание и знаки различия были очевидны, как и награды — Орден Красной звезды на правой стороне груди, правильным образом расположенный за орденом Отечественной войны I степени.

— Как только накормим этих выродков[10]. А вам какое дело?

— О моих делах не беспокойтесь, лучше подумайте о своих. Состояние этого поезда отвратительно. Немедленно выведите людей из вагонов, затем очистите их, положите свежую солому и накормите всех. Вам ясно?

— Очистить? Мне и моим людям? — Ухмыльнулся лейтенант. — Вы, должно быть, шутите.

— Должно быть, вы оглохли, — быстро парировал Федоров. — И, возможно, еще и ослепли. — Затем он сделал то, что видел однажды в кино, хотя не мог вспомнить, в каком именно. Он встал, вытянув руки вдоль боков напротив лейтенанта, а затем поднял правую руку и громко щелкнул пальцами, словно подзывая злую собаку.

— Старшина!

Послышались тяжелые шаги по гравию железнодорожной насыпи, и крепкий сибиряк появился на сцене.

— Товарищ полковник? — Сухо сказал он, явно будучи намного опаснее любой собаки.

— Старшина, лейтенант, должно быть, оглох. Он, по-моему, не понимает приказа. Что вы думаете?

— Прискорбно, товарищ полковник, — сказал Трояк, смерив лейтенанта жестким взглядом.

— И, должно быть, лейтенант еще и ослеп, потому что, похоже, не видит, что перед ним стоит полковник НКВД.

— Совсем ослеп, товарищ полковник, — сказал Трояк, сознательно подавшись вперед.

— Согласен. Можем ли мы что-то сделать, сержант?

— Товарищ полковник, возможно, товарищу лейтенанту нужны новые очки, — сказал Трояк, снимая с рук перчатки, глядя на офицера убийственным взглядом. Он заметил, как его рука медленно потянулась к кобуре на левом бедре, и он добавил голосом настолько враждебным и угрожающим, что от него действительно могла застыть кровь в жилах. — А если товарищ лейтенант еще и настолько повредился головой, чтобы попытаться выхватить пистолет, возможно, следует оторвать ему голову и засунуть ему в задницу.

Трояк сжал зубы и сделал два шага вперед, не отрывая взгляда от лейтенанта, давя пугающей силой и массой. Лейтенант инстинктивно отпрянул, словно перепел перед каменным великаном. Очень немногие люди могли бы не отступить перед Трояком, особенно с подобным выражением лица.

Федорову пришлось сделать усилие, чтобы сохранить серьезное выражение лица. Он повторил приказ:

— А теперь вы и ваши люди оставите оружие сержанту и найдете лопаты, лейтенант. Затем вы почистите оба вагона. Положите туда свежей соломы, убедитесь, что все люди будут накормлены и поставите по бочке воды с чашками в каждый вагон. И сделаете это в темпе! Поезд должен следовать по расписанию, как вы сами сказали мне минуту назад.

Лейтенант НКВД был в ярости, но явно напуган. Его взгляд метался от Федорова к Трояку и обратно, а рука все еще держалась на кобуре. Он покосился на своих людей. Трое все еще стояли у открытой двери вагона с винтовками с примкнутыми штыками в руках и смотрели на лейтенанта, задаваясь вопросом, что им делать. Один из них медленно поднимал винтовку, направляя ее на Федорова, пока не услышал новый голос. Зыков пристально следил за ними, в особенности за вооруженными. Он спокойно вышел на всеобщее обозрение, держа наготове российский спецназовский пистолет-пулемет.