80 дней в огне - [20]

Да, счастье вернулось, а потому особенно хочется рассказать побольше о тех, с кем довелось воевать.

Дивизия Гуртьева состояла из сибиряков: омичей, томичей, красноярцев. Путевку под Сталинград после всесторонней восьмидневной проверки ей дал лично маршал Ворошилов. Заняв позиции на севере нынешнего Краснооктябрьского района, она сдерживала противника, превосходящего ее втрое и по технике, и по численности людского состава. Лишь в одном уступали гитлеровцы — в силе духа, и потому устояли сибиряки. По десять — пятнадцать раз в день бросались гитлеровцы в атаки, но, захлебываясь в собственной крови, откатывались назад. Порой противник сутками подряд бомбил боевые порядки дивизии, порой по два часа длилась артиллерийская подготовка, но и тогда атакующих встречал такой огонь, что они не могли прорваться вперед. Так продолжалось более двух месяцев. Героизм в сибирской дивизии стал делом обычным, массовым, повседневным.

Когда я пишу эти строки, то вновь вижу перед собой суровые, обветренные, покрытые пороховой гарью лица товарищей. «За Волгой для нас земли нет!» — эти слова глубоко запечатлелись в сердце каждого воина. «За Волгой для нас земли нет!» — значит, надо стоять насмерть.

О каждом бойце сибирской дивизии можно написать интересную, увлекательную книгу. Я уверен, что такие книги будут написаны. Но я не литератор-профессионал. А мне лишь хотелось рассказать о некоторых эпизодах нашей фронтовой жизни.

…Ожесточение боя нарастает. В какой уже раз пьяные гитлеровцы бросаются в атаку. Иногда под прикрытием танков им удается прорвать оборону. На танках — автоматчики, за танками — пехотинцы. Положение становилось критическим. Одна из машин мчится к командному пункту полка. Вдруг наперерез танкам выскакивает боец. Из-под расстегнутого ворота гимнастерки виднеется полосатая тельняшка. На секунду он в угрожающей позе останавливается перед бронированным чудовищем, собираясь вступить с ним в единоборство. «За Родину!» — и он со связкой гранат бросается под грохочущие гусеницы. Раздается оглушительный взрыв. И только искореженные, обгорелые куски металла да изуродованные фашистские трупы, валяющиеся близ КП, напоминают о только что перенесенной опасности. Командный пункт полка спасен. А сколько доводилось видеть таких подвигов, не перечтешь!

…В двадцатых числах октября хлынули дожди, холодные, неистовые. Земля сразу превратилась в болото. Но не дождь сам по себе представлял опасность. Холод сильно мучил бойцов. Без ватников, без теплого белья. А тут еще воюй, стреляй, отражай атаки. И вот в один из часов такого ненастья я возвращался из полка майора Чамова в штадив. Знобило, хотелось раздеться, лечь. Вдруг навстречу — Сахно-младший.

— В чем дело? — спрашиваю, видя, что он хочет обратиться ко мне.

— Да вот надумали мы фрица украсть.

— Кто «мы»?

— Я да земляк, он во втором батальоне.

— А как украсть?

— Да просто, как хлынет снова дождь, к немцам подойдем, не слышно будет, да и не видно. И утянем.

План понравился своей смелостью. Однако при одной мысли, что придется возвращаться, мокнуть, мерзнуть, заныли ноги. И я невольно восхищался разведчиком. Он-то не боится физических невзгод, он занят лишь делом.

Направились в землянку — в небольшой, крытый кровельным железом окопчик.

Земляк Сахно, такой же, как и он, великан, заговорил сразу:

— Совсем простое дело — украсть; как начнется ливень, фриц, конечно, в блиндаж, а часовой в палатку.

Идея подходящая. Обосновавшись в окопчике, начал ждать ливня. Он подоспел скоро, дикий, всесокрушающий. Перед окопчиком образовались небольшие озера, и уровень воды в нашей «обители» поднялся. Сахно и боец ушли. Я ждал, ждал и мерз, мерз и проклинал себя за слабость, за то, что не могу забыть о холоде.

Через час разведчики вернулись. Они несли с собой бережно, как драгоценность, завернутого в палатку человека.

— Живехонек, и тузить не пришлось, сам закутался, а мы его еще запаковали, не промок даже.

Весело, то и дело пересыпая свою речь прибаутками, они развернули пленного и потащили его вниз, на КП дивизии.

Гуртьев удивился:

— «Язык»? Но я не назначал поиска.

Я объяснил.

Полковник на минуту задумался, потом повернулся ко мне и сказал:

— Впредь, капитан, прошу не партизанить, поиск необходимо согласовывать.

Привели пленного. Полный, с одутловатым красным лицом, он имел смущенный вид. Вероятно, он до сих пор не мог понять, как попал к нам. Гуртьев допрашивал его долго. Пленный охотно отвечал на все вопросы. Я смотрел на его железный крест. А все же как разгадать загадку? Почему в бою фриц дерется как тигр, стреляет до последнего патрона, а вот обезоружили — и превратился в барана? Когда гитлеровца увели, я спросил об этом комдива. Он пожал плечами.

— Никакой загадки нет. Фашист борется за вполне конкретные блага, он только разбойник новой формации. Он алчен, вороват, им движет жажда обогащения. Победа в его представлении ассоциируется с всемирным грабежом. И конечно, он больше всего дорожит собственной шкурой, а раз он эгоист, то что же ему делать в плену? Ясно, покориться. Хоть малое, а заработаешь.

Затем, вызвав Сахно, полковник приказал привести земляка. Разведчик побежал выполнять приказ и вскоре вернулся со своим товарищем.