7 способов соврать - [90]
– Нет, не понимаю. Но равенство красивое.
Я роняю мел на пол. С тихим треском он раскалывается на две половинки. Я смотрю на него. Пространство, в котором находимся мы с Эмили, заряжено осязаемой тяжестью. Я слышу биение своего сердца. Лицо Эмили, скованное гримом, состарившим ее черты, кажется темным в луче прожектора; на нем выделяются белесые мешки под глазами и глубокие носогубные складки.
С виноватым видом Эмили приближается ко мне. В предвкушении я ощущаю, как покалывают ладони. Наконец-то она попытается вернуть меня и выполнить все данные мне обещания.
– Хочешь, покажу остальное? – спрашивает она. – Я могла бы попробовать найти выход. Могла бы по возвращении переговорить с другими преподавателями о том, чтобы тебя взяли в университет. Могла бы…
– Мама! – окликает меня кто-то. Я поворачиваюсь на голос. На сцене появляется моя дочь. – Я все сделала, – докладывает она. – Ужин готов. И… мы все ждем тебя дома.
Я пристально смотрю на Эни, потрясенная тем, с какой надеждой и мольбой она говорит. Она жаждет моего одобрения и любви. На секунду, клянусь Богом, ее синие глаза напомнили мне глаза сестры.
И внезапно я поняла, что имел в виду Гарсия, когда просил, чтобы я переосмыслила концовку спектакля. Пьеса завершается не поражением моей героини. Возможно, много лет назад я питала большие надежды на что-то, а между тем обрела нечто другое – более прекрасное. То, что я не ценила до финальной сцены.
То, что все это время я воспринимала как долг перед семьей, – вовсе не долг, а привилегия. На последних аккордах спектакля я наконец-то осознала, что довольна своим положением. Даже счастлива.
Я счастлива.
– Спасибо, родная, – благодарю я Эни, давясь словами, и снова смотрю на Эмили. – Нет, – отказываюсь я. – Я не могу с тобой поехать.
– Но…
– Я не поеду, – твердо говорю я, на этот раз не обреченным тоном.
Я приняла свою судьбу, сделала выбор. Буду любить то, что имею. Отныне я буду любить себя такой, какая я теперь.
С едва заметной улыбкой я иду прочь от Эмили. Мои мокрые щеки холодит соленая влага.
Только я ступаю за кулисы, занавес опускается, обрушиваясь на сцену словно в изнеможении. Зал взрывается бурей аплодисментов, бодрящих, как проливной очищающий дождь.
Джунипер Киплинг
Я представляю,
как на следующей неделе он едет по Восточной автостраде I-70.
Твердые руки, стабильный руль,
стабильная скорость,
и машина неотвратимо исчезает вдали.
Я представляю,
как сама в следующем году поднимаюсь на трибуну.
Поджилки не трясутся, дыхание ровное,
ровный шаг,
уверенность в себе.
А что я буду помнить о его глазах,
кроме того, что в них его душа
и что, когда я смотрела в них,
меня переполняла надежда?
Я представляю
в багажнике его автомобиля рядом с запасным колесом
заклеенные скотчем коробки, в которые уложены
Хемингуэй и Бьюкес, Кристи и Мартин,
Маркес и Моррисон, Роулинг и Бард.
Весь его нехитрый скарб уместился в легковушке, и то не заполнил ее битком –
он привык таскать свой дом за собой.
Я представляю
будущее с ним и будущее без него.
Но в четверг вечером я мечтаю не о нем.
Я мечтаю о городе, сотканном из скрипичных струн и упаковочной пленки,
о городе, бурлящем на жаре летнего солнца.
Я мечтаю о голосах, которые еще не слышала
и по которым еще не скучаю;
мечтаю о пока еще неведомых мне уголках земли,
о произведениях, которые еще не исполняла,
о людях, которых еще не любила.
Меня будит музыка, мелодичный звон будильника,
и, умиротворенная и безмятежная,
я смотрю в потолок.
Думаю, я начинаю понимать
природу единения двух сердец.
Они не напирают друг на друга, как больные растения на подпорки.
Не душат, как лианы, туго оплетающие свои опоры.
Два любящих сердца – это два дерева:
два самостоятельных организма с отдельными корневыми системами,
со своей структурой расположения веток.
Их листья по-своему впитывают солнечный свет,
по-своему дышат.
Два дерева, объединенных тем, что между ними висит:
гамак, или гобелен, или качели – что-то третье, прекрасное,
без которого оба зачахнут.
Сердца соединяются, как ладони.
Не по необходимости.
По собственному желанию.
Оливия Скотт
– Ша-ливия, – раздается за моей спиной голос какого-то придурка.
У меня полный рот зеленого гороха. Я оборачиваюсь, собираясь сердито почавкать в морду тому, кто меня обозвал. Увы, тот уже скрылся среди ребят, непрерывным потоком идущих мимо столика, за которым мы сидим. Решив, что почавкаю ему в морду в другой раз, я вновь смотрю на собеседника.
– Козел! – кричит Мэтт вслед моему обидчику.
– Не стоит, – говорю я.
Мэтт вздыхает и, ссутулившись, принимается рисовать рожицы в тетрадке по истории. Берк Фишер, сидящий по другую руку от него, утыкается своим украшенным пирсингом носом в одно из сочинений Кьеркегора[60].
– Что тебе крикнули? – интересуется Джуни. Она сидит напротив меня. – Я не совсем уловила суть неуместного оскорбления в твой адрес.
– Ша-ливия, – объясняю я. В гвалте, отражающемся от потолка столовой, приходится говорить довольно громко. – Сочленил «шалаву» с моим именем. Ха-ха. Очень смешно.
– Не обращай внимания, – советует Джуни. – Вид у тебя усталый, леди.
– «Усталый» – не то слово, – ворчу я и обращаюсь к Кэт, устроившейся за столом рядом с Джуни: – Ты не говорила, что твой спектакль на девяносто семь процентов – душераздирающая драма.
Ей нравилось жить без риска. А в Алексе МакКене не было ничего безопасного… Практичная, ультра организованная мама-одиночка Холли Стентон твердо стояла на своих ногах. За исключением случаев, когда дело касалось Алекса МакКены. Пятнадцать лет назад греховно сексуальный бунтарь вызывал в ней страсть. Но Холли слишком боялась доверить ему свое будущее. Теперь Алекс вернулся и тренировал школьную футбольную команду ее сына, заставляя Холли забыть о том, как несправедливы они были в отношении друг друга. Даже когда Холли встречалась с его сводным братом, в ее сердце всегда был Алекс.
Исследования душ показывают, что большинство душ пусто и бездуховно. Больше, чем определение содержания душ, описывает в своих трудах терапевт-психолог Адрий Пожарский. Он ищет ответы на глобальные для всего человечества вопросы, а также знает истину и вес, формулу души.
Это какая-то неудачная шутка? Джоуи Сильвия узнает, что ее парень женат уже два года. Что. За. Мудак. Джоуи понимает, что лучший способ забыть парня — это переспать с другим. Поездка в забытый в глуши родительский домик в Орегоне сама по себе вызов по части поиска горячих парней…пока она не обнаруживает, что к домику прилагается свой секси-мастер на все руки. Святые Небеса, Крис Стеффенсен. И когда только лучший друг ее брата стал горячей горой мускулов? Он — настоящее угощение на Хэллоуин и очень подходящий парень для утешения.
Любовь была моей слабостью. В свете истины ничего не скроешь. Дерек зажег искру в моем сердце, подарил надежду на любовь, которую я уже не ожидала найти. Тем не менее, нашей связи не хватало элемента, способного ее разжечь. Ослабленные обидой, наши отношения развалились под тяжестью лжи, медленно превращаясь в пепел. Ради него я принесла себя в жертву и поплатилась за это. К тому моменту, как Брендон вошел в мою жизнь, тоска льдом сковала мое сердце. Но судьба не закончила со мной. Его кристально-голубые глаза и нежные прикосновения возродили желание, замершее глубоко внутри.
Как только я ее увидел, она пробудила что-то глубоко во мне. Дикую потребность. Отчаянное желание. Она потеряна, одинока и нуждается в укрытии на время шторма. И я сделаю гораздо больше, чем согрею ее. Я ее заполучу. Некоторые считают, что не бывает никакого «долго и счастливо». Но сегодня все изменится. Я покажу ей, что я — больше, чем мужчина гор. Я — ее чудовище.
В современном мире так легко найти свою мечту, а еще легче ее упустить. Она - успешный рекламный продюсер, он - известный режиссер, которым она так восхищалась. Их жизни не должны были переплестись никогда, но он не дал ей шанса ускользнуть. Теперь она должна бороться не только за его любовь, но и за саму его жизнь и право быть с ним, когда сама судьба ополчается против них, отбирая последние силы, когда опускаются руки и хочется бросить все и вернуться назад в свой такой привычный мир. Сможет ли она пойти наперекор всему, во что она верила, и доказать, что она готова быть с ним?