7 способов соврать - [77]

На туалетном столике – фотография. Всегда стоит лицом к стене. Я привыкла к виду черного задника рамки – картонному квадрату, на котором собирается пыль. Но сейчас я поворачиваю снимок лицевой стороной.

Под стеклом стоит наша семья: мама, папа, Кэт и я – на фоне летнего дня. Каждый год папа настаивал, чтобы мы сделали рождественское фото ровно за шесть месяцев до Рождества, – чтобы отметить день, с которого приближается праздник. Кэт лучезарно улыбается, у папы на щеках образовались ямочки, у меня самой рот тоже до ушей. У мамы всегда была наготове шутка, поэтому улыбки у нас неделаные. В тот год она развеселила нас, сказав: «Как называют помощников Санты? Подклаусами».

Боже, как же мне хочется, чтобы вся наша семья снова была вместе. Я убить готова ради спокойного понимания Кэт и грубоватого подбадривания отца. Я хочу, чтобы мама убрала мне за ухо волосы или сходу сочинила на ночь сказку. Она могла часами рассказывать, тихо и безмятежно, пока весь мир не утопал в ее голосе, который обволакивал меня теплом и благостью. Я жила в полной уверенности, что, какие бы беды ни обрушились на меня, мама всегда будет рядом и поможет. Мама, благоухающая горьким ароматом. Мама с ее позвякивающими браслетами и заливистым смехом.

Но светлые воспоминания о ней омрачены другими – предвещающими ее неизбежный уход. Теперь я понимаю, что все признаки были налицо. Она часто куда-то уезжала – на день с ночевкой, на выходные, – больше нескольких недель подряд не могла находиться в Канзасе. Меняла хобби за хобби, перепробовав все, от тенниса до живописи. И друзей постоянных у нее тоже не было: она всегда очень скоро прекращала общение со знакомыми, каждый раз придумывая убедительную – и не очень – причину.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не отшвырнуть и рамку. Ставлю снимок на место и падаю на кровать, силясь подавить гнев. За окном гремит гром, лениво, апатично и так зычно, что дом сотрясается.

Телефон искушает меня. Однако Джунипер я позвонить не могу – у нее своих проблем хватает. Клэр? Одному богу известно, что она скажет.

Мой палец на секунду зависает над контактом Мэтта. Но ведь он только что узнал про развод родителей. Вправе ли я нагружать его своими проблемами?

Почему бы и нет? Боже, до чего я эгоистична! Я нажимаю на кнопку вызова. Один гудок, второй, третий. Он снимает трубку:

– Оливия? Я… привет.

– Привет. – Голос у меня сиплый.

– Что… м-м… что случилось?

У меня вырывается писк, и я спешу зажать рот рукой. Не будь слабой. Не смей реветь. Плохо уже то, что ты вообще ему позвонила.

Какое-то время мне не удается издать ни звука. Дышать даже не могу. В груди тяжесть, будто между ребрами что-то застряло, как спутанные густые волосы на зубьях расчески. Сердце грохочет, каждый его удар – взрыв боли.

– Т-ты поговорил с родителями? – наконец выдавливаю я. – О Рассе?

– Нет. Поговорю после ужина, когда он спать ляжет.

– Хорошо. Хорошо, здорово.

Я рассматриваю потолок, стараясь дышать медленно и глубоко.

– Что с тобой? – спрашивает Мэтт. – Эй, рассказывай, не стесняйся.

– Это не… нет…

– Рассказывай, – настаивает он.

Снова вспышки молнии. Свет мигает. За окном темнотища, как ночью, хотя еще нет и шести часов.

– Просто… – качаю я головой.

В отсутствие слов стук дождя по окну гремит громче, чем барабанная дробь. Я представляю, что почувствую, если все же решусь открыться.

– Извини, – говорю я. – Извини. Просто… Дэн позвонил и…

– Блин, не было печали. Что он сказал?

– Что я шлюха и заслуживаю, чтобы ко мне относились как к шлюхе. И под «относились как к шлюхе» он подразумевает: от меня ждут, что я стану ублажать любого в любое время, кто бы и когда бы ко мне ни обратился.

Тыльной стороной ладони я вытираю нос. Спрашивается, чего разнылась?

– Вот подонок, – негодует Мэтт.

– Ладно, если б это был только он, но ведь все так думают. Вон Ричард Браун – кобель еще тот, однако девчонки почему-то не говорят: «Он наверняка со мной переспит, если я предложу ему себя, а откажется – ну, недобросовестная реклама». Почему к нему нет претензий? Почему только ко мне?

Мэтт, помедлив, отвечает:

– Парни постоянно думают о сексе, поэтому вполне естественно, что они рассматривают девчонок с точки зрения… ну, ты понимаешь… секса…

– Некоторые девчонки тоже постоянно думают о сексе. Но почему-то, когда парень заявляет: «О кайф, братан, сегодня вечером я поимею страстную телку», все говорят: «О да, это так естественно», а если девчонка скажет что-то типа: «Пойду попытаюсь подцепить какой-нибудь член», все сразу становятся пуританами.

Мэтт молчит.

– И потом, – с жаром продолжаю я, – вот ты же не думаешь постоянно о сексе?

– Не постоянно, но думаю, – отвечает Мэтт. – Много думаю. Но, в принципе, это не проблема.

– Тогда почему сложилось мнение, что все парни – одержимые сексом маньяки? Это ж тоже неправильно.

– Наверно, – озадаченно произносит он.

– Извини. Разошлась я что-то. Просто… теперь я понимаю, что зря связалась с Дэном. Моя большая ошибка. Позорное пятно в моей биографии.

Я натягиваю на голову одеяло.

– В средней школе мы с ним дружили, – говорит Мэтт. – А в девятом классе он от нас с Берком отвернулся. Ну и бог с ним. Это я к тому, что сам я, конечно, не Эйнштейн, но у Дэна мозговых клеток вообще раз-два и обчелся, так что не велика потеря.