666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть - [17]

Все сожжем огнем сатиры,

Новой жизни грянь «ура»!

А фабричные сортиры

Чистить уж давно пора!

Спасло распоясавшегося критикана от искусства только то, что абсолютно неожиданно его выпад совпал с решением Районного Масс Штаба о чистке отхожих мест. Бейлислав Павлович удержался на службе, но с тех пор его ямбы находились под неусыпным присмотром фабричных властей.

– Да нет, что вы, Мурлена Сергеевна, – Лебеда протестующе замахал руками, – что вы! Все же, ну, буквально все отражено. Вот даже про наше старшее поколение. – И он указал на тихонько, по-стариковски, взбирающегося на свое место в президиуме (третий ряд, шестое с краю) Шурика Ивановича Апельсинченко. Послушайте. Кукунько, давай!

Передовая передового отряда поросли, набрав в легкие столько воздуха, что все присутствующие за кулисами ощутили приступ удушья, сделала паузу, заглянула в спрятанную в кулаке бумажку и дико прокричала, возвращая поглощенную атмосферу:

Наш завсклад герой труда – не ворует иногда!

– Ну как? – в глазах режиссера отразился триумф. В глазах Чернополковникова – умеренное удовлетворение, в глазах Мурлены Сергеевны – пыльные занавеси и край призидиумного стола. В глазах директора – легкое сомнение.

– А не будет ли лучше так, как… – директор поправил прическу – как там у вас «не ворует иногда»… «иногда» не убеждает, правда, товарищи? Товарищи согласно кивнули. – Может «не ворует в течение всего отчетного периода», – предложила Мурлена Сергеевна. – Нет, не убеждает… – Л. П. Бельюк опять задумался.

– Всегда! Ну, конечно же, всегда – выдохнул Бейлислав Павлович – это и категорично, и разяще, и убедительно! Не ворует он всегда!

– Вот это другое дело, – Мурлена Сергеевна строго осмотрела всех присутствующих, – искусство должно нести правду жизни. Принимаем, товарищи? – В ответ донесся план передовицы Кукунько – именно на ней лежала мучительная обязанность переучивать выбракованные места.

– Пора начинать, – напомнил летучему худсовету Чернополковников, с прошлой службы сохранивший тягу к точным началам, и, в связи с ответственностью момента, нарушая субординацию, первым заторопился к выходу из зала, размахивая Красной Книгой Учета Опоздавших На Явление. Книга эта была основным и свято хранимым документом, фиксирующим общественную жизнь Фабрики. Поэтому тов. Чернополковников нес за нее персональную ответственность, и ни на что другое этого ценного чувства у заведывающего кадрами уже не хватало, да, впрочем, и не требовалось.

У дверей тут же образовалась давка – никому из швейнотрудящихся не хотелось остаться за порогом актового зала, что грозило многими неприятностями. Зоркие оловянные глаза Мурлены Сергеевны всегда готовы были определить среди присутствующих отсутствующих со всеми вытекающими из отсутствия последствиями.

За минуту до перекрытия входа товарищи по бригаде внесли в зал общественно активное тело спящего Семена Мордыбана, и одновременно прозвенел третий и единственный звонок, странным образом напоминающий сигнал горна «Спать пора».

Тут же шелест аплодисментов, отчасти заглушаемый гостеприимным храпом подсобного пролетария и звоном тазов – в двадцать седьмом ряду женщины-труженицы начинали мелкую стирку, – возвестил о Явлении Василия Митрофановича Обличенных. Обнажив в ласковой улыбке зубные мосты, заторопились навстречу высокому гостю, незаметно пытаясь оттереть друг друга, Мурлена Сергеевна, Л. П. Бельюк и заведывающий кадрами. Пригнулся, стараясь спрятаться за графин на своем месте в президиуме (третий ряд, шестое с краю), Шурик Иванович Апельсинченко. И тут же, топая по прогибающимся трухлявым доскам сцены, понесся передовой отряд фабричной молодежи, ведомый активисткой Кукунько.

– Честь района, совесть, ум – просим вас в президиум! – проревела поросль. Вытирая невольные слезы умиления – служить еще Бейлиславу Лебеде! – Василий Митрофанович проследовал.

Дверь актового зала Дворца Симпозиумов с треском захлопнулась. За дверью рухнуло на рыдающих юных любителей приплода мозаичное панно с деяниями ангорца Полигама. В фойе наконец стало тихо. Явление началось.

* * *

– Ну вот, и чаек поспел, – прервал свой захватывающе интересный рассказ о тудыматской юности Кондратий Егорович. – Ну-ка, молодые люди – чайку, чайку…

– Да мы, – обалдело мотая головой, пробовал возразить практикант Федин. Его боевой друг практикант Бовин, тихо хватая ртом воздух, пытался привстать.

– Чайку! – скомандовал железный Матюков президиумным шепотом, от которого посыпалась с аварийного потолка штукатурка.

Оживленный более обычного, пионер Матюков Третий сунул в крепкие розыскные руки пришельцев чашки. Оживление Колюшки Матюкова легко объяснить, если проследить за его действиями по приготовлению напитка. Попав на коммунальную кухню и оставшись в одиночестве – случай редчайший, – Колюшка обнаружил на соседском столике большую бутыль с заветным эликсиром Целителя Амнюка. Бутыль, очевидно, была забыта хронической соседкой мадам Нехай, которая от занятий ритмической гимнастикой перешла к другим оздоравливающим процедурам. Вследствие этих процедур темное помещеньице в конце коридора, именуемое «общие удобства», а в обменных объявлениях гражданина Чуможилова аттестуемое как «почти самостоятельный санузел раздельного действия», было занято. Сам автор объявлений переминался с ноги на ногу поблизости от помещеньица, поминутно оглядываясь на входную дверь, откуда ждал неприятностей, и отгоняя многочисленную поросль семейства Накойхеров. Будущие балалаечники, зажав в руках фамильные инструменты, дружно бились в фанерную дверь общих удобств с криками сколько можно?».