66 дней. Орхидея джунглей - [42]

— Это будет зависеть только от скорости, с какой мы будем их менять.

Она сладко потянулась, закинув руки за голову. Он поцеловал ее подмышку. Элизабет засмеялась от радости и щекотки.

— Ты щекотный. — пожаловалась она.

— Ты не знаешь, где можно купить хорошую кровать?

Когда–то он так же щекотал ей ухо своим шепотом. И что–то там было, связанное с кроватью, при чем–то тут была кровать...

Его фотографии а столе. Пистолет. Его звонок. Голос по телевизору...

— Джонни! Я знаю такой магазин! Дешево и, в общем, вполне прилично. На этой кровати могло бы уместиться еще пять пар!

— Кстати! — Он явно загорелся идеей, — Свежая мысль. Об этом стоит подумать.

— Тебе уже не хватает меня? — Она раздумывала, обидеться или нет.

— Перемена обстановки только к лучшему. Я же говорил. Это как спектакль: его нельзя играть в одних и тех же декорациях.

— Ты серьезно?

— Успокойся, — он рассмеялся. — Не более, чем всегда.

Но два следующих дня ей все равно отчего–то казалось, что с покупкой этой кровати переменятся не только декорации. Она знала, что это глупо. Но ничего не могла с собой поделать — ни взять себя в руки, ни махнуть на все это рукой, ни заставить себя пойти в магазин, — она откладывала этот поход, как могла, и могла до тех пор, пока на третий день не поняла: или она увидит Джонни и сделает все, как он хочет, или у нее так и будет все валиться из рук, порвется новое платье и окончательно выйдет из строя кухонный комбайн.

Сначала они пошли в ювелирный отдел.

Джонни выбирал цепочку так же придирчиво и умело, как две недели назад присматривал платье, и точно так же не советовался с ней — только подносил цепочки к ее шее, отстранялся, рассматривал, клал на прилавок. Выбор его остановятся на крупнозвенчатой, но тонкой, ажурной золотой цепочке, достаточно длинной. чтобы свободно лечь на не хрупкие ключицы.

— Пожалуй, эта, — сказал он, но опять–таки не ей, себе.

Сумма была такой, что выражать недовольство было бы непозволительной бестактностью. Элизабет чувствовала себя и так неловко при любопытствующих покупателях и снисходительно улыбающемся продавце. Джон с улыбкой выложил деньги. Потом он аккуратно забрал сдачу и спрятал ее в потрепанный бумажник.

— Хочешь, купим тебе новый бумажник? — спросила она.

— Не люблю новые бумажники.

— Но ты же любишь перемены?

— Не во всем. С этим у меня связаны воспоминания.

— А ты суеверен. Разбогател с этим бумажником и боишься, что разоришься с другим?

— Ты опять меня подменяешь собой. Мои денежные дела не зависят от случайностей. Просто — привычка.

— А ко мне?

— Девочка моя, когда ты дойдешь до состояния этого бумажника, чего я постараюсь не допустить, я подумаю над твоим предложением. Но пока ты выглядишь у меня как новенькая.

Что ему понадобилось в отделе сувениров? Он безошибочно направился к витрине, где продавались маски и костюмы, театральный антураж, забавные вещицы, предназначавшиеся не для использования, а для любования или игры.

Там он выбрал вещь настолько странную, что в ее голове никак не укладывалось, какую пользу или радость можно из нее извлечь.

Гибкий охотничий стек свистнул в воздухе. Джон пробовал его шутя, играя, становясь то в одну, то в другую позу; потом поднял глаза на нее:

— Ну, как?

— Обворожителен. Ты решил купить собаку?

— Зачем. У меня уже... — Он замялся. — Годы не те, чтобы с ней бегать по утрам.

Она вспомнила о близнецах, бегающих с собакой каждое утро около ее дома. Да, Джонни в этой ситуации представить себе трудно. Скорее уж собака бегала бы за ним, как собака. А он за ней... Нет, разве что собака сумела бы совсем заморочить ему голову обещаниями веселых перемен.

А стек свистел все резче и резче. Шутки кончились. Глаза Джонни горели не яростью, но веселым, как бы удивленным азартом. А можно, оказывается, и так! И вот так! И вот еще так!..

— Я беру, — отдышавшись, бросил он продавцу.

Двадцать девять долларов на ветер. Впрочем, ерунда. Если он еще что–то задумал... Как знать? В любом случае его отговаривать бесполезно, и оттого лучше всего имитировать безразличие. У всех свои причуды, а его жизнь вообще состоит из причуд. Иногда очень приятных. Она дотронулась кончиками пальцев до цепочки, которая вначале чуть холодила плечи и шею, но быстро согрелась ее теплом. Элизабет были приятны восхищенные и завистливые взгляды. Смотрите, смотрите! Это мне, мне, а не кому–то другому. И кровать будет мне. И сам он — тоже. И все, что он купит... кроме, надеюсь, стека.

— ...Очень даже ничего себе, — сказал Джон, плюхнувшись на кровать. Ни скрипа, ни стона пружин. А ведь он тот еще медведь. Прекрасное приобретение.

Пожилая продавщица улыбнулась ему доброжелательно, но Элизабет заметила на ее лице некоторый испуг и неприязнь. Еще бы, каждый такой коала будет приходить и с размаху всем седалищем прыгать на кровать! Впрочем, он не толст. Во всяком случае, это здоровая полнота здорового мужчины, у которого мускулов значительно больше, чем жира. Не дряблый жирок засидевшегося интеллектуала, который гордится своим бессилием, подводя под него философские оправдания. А в постели потеет. Тоже мне. Нет, это была полнота человека, который в юности, должно быть, прыгал в высоту и был чемпионом колледжа, а потом следил за собой, много ходил, ел то, что хотел, и все делал с аппетитом.