52 причины моей ненависти к отцу - [72]

Списка успешных людей, которые начинали с самого нуля. Как мой отец.

И мои глаза не могут сразу охватить список целиком.

Майкл Делл, основатель и руководитель компании «Делл», начинал с мытья посуды в китайском ресторане, прежде чем открыть одну из самых крупных компьютерных компаний в мире. Уоррен Баффет работал в продуктовом магазине до того, как стать всемирно известным предпринимателем с миллиардным состоянием. Барак Обама и Мадонна работали в фаст-фуде. Уолт Дисней сперва работал разносчиком газет. Роб Стюарт был могильщиком. Джерри Сайнфелд был продавцом по телефону. А Дональд Трамп — сборщиком арендной платы.

Я чуть не падаю со своего чемодана.

Список состоит из тех же работ, что и тот, который теперь валяется на дне моего мусорного ведра.

Список 52-причин-моей-ненависти-к-отцу.

Случайные, как казалось, работы, которые я должна была выполнять последние несколько месяцев, были далеко не случайными. А тщательно отобранными. Из-за людей, которые когда-то начинали с них свою карьеру. Успешных, влиятельных людей, которым удалось пробиться к верхам благодаря этим работам.

Я сижу посреди пустой бетонированной площадки аэропорта, совершенно ошеломленная. И затем кое-что всплывает в моей голове.

«Хоть раз в своей жизни, Лекс, можешь поверить тому, кто знает, что для тебя лучше? Что твой отец действует от всего сердца?»

Нет. Я не могу в это поверить. По крайней мере, в тот момент, когда Брюс Шпигельманн впервые сказал мне это в тот судьбоносный день в офисе. Но сейчас я начинаю задумываться об обратном. О том, что, быть может, мой отец все-таки не безнадежен. И о том, что, возможно, этот список служит тому доказательством.

Что ж, даже если это и так, я знаю, этого не достаточно.

Мне нужно больше информации. И я, кажется, знаю, где смогу ее найти.

Глава 45 На всякий случай

Дверь в кабинет моего отца открывается с жутким скрипом. Прямо как и полагается дверям в ужастиках. Я кладу универсальный ключ, что дал мне Горацио, в карман джинсов и нерешительно вхожу внутрь. Я не была в этой комнате с самого детства. И даже тогда боялась ступить сюда. Потому что пришлось бы увидеть отца. Поговорить с ним. Что-то делать с ним. И от этого я всегда входила в ступор.

С тех пор как семья Ларраби стала владеть этим домом, существовала только одна причина, чтобы войти в комнату, и то только если в ней был мой отец. И за последние десять лет или около того, вне зависимости от того, был ли отец дома, я научилась оставаться незамеченной.

Но одного я никогда не делала — никогда не осмеливалась делать — приходить сюда одной.

Для начала стоит отметить, что комната сама по себе выглядит довольно угрожающе. Темное дерево, высокие книжные полки, слабый свет, просачивающийся между толстыми ветвями за окном. Это скорее скрытая пещера, чем кабинет. На стене даже висит портрет Ван Гога с несчастным мужчиной, сидящим возле умирающего цветка, который считается одним из самых мрачных его произведений.

Большинство людей любят светлые комнаты с множеством естественного света, цвета и хорошей энергетикой. Но не мой отец. На самом деле, я бы не удивилась, узнав, что он специально выбрал эту комнату из-за отсутствия вышеперечисленного. И, должна сказать, зловещая атмосфера подходит ему идеально.

Я нащупываю включатель на стене. Зажигается одинокая тусклая лампа на столе, искажая мрачные тени в странные, бесформенные создания, которые, ей Богу, наблюдают за мной. Задаваясь при этом вопросом, что делает эта незваная незнакомка, скитаясь по их скрытому пристанищу. Я делаю глубокий вздох и напоминаю, что веду себя глупо. Это всего лишь комната. Как и любая другая в доме.

И то, что мое единственное воспоминание об этом месте связано с тем, как мой отец сидит на столе и смотрит на меня пытаясь запугать, не имеет значения.

Сейчас его здесь нет. И это главное.

Я качаю головой, проясняя мысли, и начинаю поиски. Осторожно, чтобы не оставить улик своего визита, занимаюсь книжными полками, шкафами и затем перехожу к ящикам. Но проблема в том, что я даже не знаю, что ищу. Что-то, касающееся оправдания. Какое-то доказательство того, что мой отец не монстр. Что есть что-то еще.

Честно говоря, в этом плане я бы довольствовалась и старой обувной коробкой, заполненной фотографиями моей мамы. Настоящими фотографиями. Теми, которые ставили под рамки и украшали камины. Фотографиями, сделанными любителями на дешевые, доступные фотоаппараты. А не теми, которые требуют установку светового оборудования и команду из десяти человек.

Может, если бы я просто увидела, какой она была на самом деле — а не той, кем хотели из нее сделать пресс-атташе — тогда бы мне стало легче.

Но спустя тридцать минут, проведенных за обыскиванием каждого кусочка комнаты и возвращением всего на свои места, я так и не приблизилась к ответам.

Я обыскала каждую тумбочку, ящик, полку, картотеку, уголок и трещину и не нашла ничего интересующего. Если отец и хранит информацию о моей матери — или что-нибудь, что может поменять мое мнение о нем, — то явно не здесь.

Я поворачиваюсь к картине Ван Гога на стене и рассматриваю лицо несчастного мужчины и увядающий цветок, стоящий перед ним на столе. Опустошенное выражение его лица отражает мое собственное.