52 причины моей ненависти к отцу - [70]

И затем, как будто мой мозг отделяется от остальной части тела, я слышу, как говорю:

— А если мы не вместе?

Менди смеется надо мной, думая, что я снова забавляюсь.

— Но мы же вместе, — указывает он. — Прямо как и должно быть.

— Но мы расстаемся, — говорю теперь я. — Причем постоянно. Мы последние два года только и делали, что расставались и сходились обратно.

Опять же мои рациональность, способность думать и переваривать информацию, касающуюся наших отношений, поражают.

— Ну, тогда давай не будем так делать, — говорит Менди, словно это наилегчайший, самый простой ответ в мире. Словно буйная природа наших отношений была лишь делом выбора и мы беспрестанно делали его неправильно. Как глупо с нашей стороны.

Не могу удержаться от чувства, что зарождается внутри. Хотя оно и не является обычным чувством, которое возникает при подобном разговоре. Это новое чувство. Такое, которое можно описать только как разочарование в Менди за то, что не воспринимает этот разговор всерьез, как я. За то, что не видит, насколько важна эта деталь.

Но вдруг меня осеняет. Естественно, он этого не видит. Для него это не важно. Если мы расстанемся, то это не он будет в опасности стать бродягой, уличной попрошайкой, еще одним числом в статистике уже и так заоблачного рейтинга безработных в Европе. Это не он оставляет позади всю свою семью и каждого, кто был частью его жизни с самого дня его рождения.

Если мы расстанемся, то он будет в полном порядке.

Но опять-таки не совсем понимаю, почему я удивлена. Так было всегда. Это не он врезался на «Мерседесе» в мини-маркет. Не он был найденным в отключке на полу в туалете заправки. Потому что независимо от того, вместе мы или нет, с Менди всегда все хорошо. Это я разваливаюсь на кусочки.

Это я постоянно оказываюсь эмоционально (или, как в этом случае, в буквальном смысле) бездомной.

— Но что, если мы разбежимся? — спрашиваю я, ненавидя то отчаяние, которое начинает просачиваться в мой голос. — Что будет со мной?

Он пожимает плечами и возвращается к своему БлэкБерри. Мои пятнадцать минут официально исчерпаны.

— Я не знаю, — признается он. — Полагаю, ты вернешься домой. Или останешься в Европе. Как обычно, когда мы не вместе.

— Но я не могу! — кричу я, заставляя тем самым стюардессу выглянуть из-за занавески, чтобы убедиться, в порядке ли я. Я инстинктивно понижаю голос. Но не сильно. — Разве ты не понимаешь? Я не могу вернуться. Меня полностью списали со счетов! У меня ничего нет, Менди. Ты хотя бы понимаешь, что означает «ничего»?

Стоит мне задать этот вопрос, как я уже знаю ответ. Конечно, он не знает, что такое «ничего». Так же как и я не понимала, чем это было, пять месяцев назад. Это не слово в нашем словаре. Но я понимаю его сейчас. Я видела его в каждом месте, где работала последние двадцать недель. Видела, что оно делает с людьми. Как оно их мотивирует. Даже меня.

— Что ж, полагаю, это все расставляет по местам, — говорит Менди отстранено, стуча по клавиатуре телефона. — Тогда тебе лучше не бросать меня.

Хотя он и смеется, говоря это, я знаю, что это не шутка. Это правда. Мне лучше не бросать его, если не хочу голодать. Лучше не бросать его, если хочу выжить. Лучше не делать этого, если хочу жить жизнью, к которой привыкла. Если хочу иметь то, что всегда у меня было.

Мне лучше не бросать его, если хочу деньги.

И в тот самый момент я понимаю, что это на самом деле. Что я в действительности здесь делаю.

Это не разговор о наших отношениях.

А деловые переговоры.

Со скрипом оживает интерком, и из спикеров раздается голос пилота:

— Извините за задержку, мистер Милош. Похоже, взлетно-посадочную полосу очистили и мы готовы к вылету. Поэтому я попрошу сейчас Вас и мисс Ларраби пристегнуть ремни.

Я смотрю на Менди, как он отключает свой БлэкБерри, застегивает ремень безопасности и вытягивает вперед свои длинные ноги, откидывает голову назад и закрывает глаза. Пока наблюдаю за ним, таким умиротворенным, беззаботным и совершенно довольным идеей полететь со мной через мир без колебаний, я знаю, что пилот на самом деле не просит меня пристегнуть ремень. Он спрашивает, действительно ли я хочу сделать это. Действительно ли хочу такого будущего. Вот так Вы желаете провести остаток своей жизни, мисс Ларраби? По прихоти другого непредсказуемого и, быть может, даже бесчувственного человека? Потому что если Вы застегнете этот ремень безопасности, если я отправлю этот самолет в воздух, то все. Назад дороги нет.

Он предлагает мне ультиматум. Говорить сейчас или замолкнуть навеки.

Да и когда я вообще держала язык за зубами?

Я беру Холли под мышку и встаю с места, переступаю через протянутые ноги Менди, чтобы выбраться в проход.

— Мне жаль, — говорю я. — Я не могу этого сделать.

Менди открывает глаза и смотрит на меня с удивлением.

— Что?

Я тянусь к камере хранения над головой и достаю свой ноутбук.

— Мне нужно идти. — Затем кричу стюардессе: — Извините? Не могли бы вы сказать пилоту, что мне нужно сойти с самолета?

Я вижу, как Менди старается вести себя со мной спокойно. Этот взгляд мне хорошо знаком. В последний раз я видела его за пятнадцать минут до того, как влетела на Мерседесе в окно мини-маркета.