52 причины моей ненависти к отцу - [36]

Он заскакивает на перекатную библиотечную лестницу, отталкивается одной ногой и едет к дальней стене. Улыбаясь во все зубы, он выглядит как ребятенок на детской площадке. Это почти даже мило.

— Всегда хотел так сделать, — объясняет он, спускаясь.

Я смеюсь.

— К каким вечеринкам ты привык?

— Я на самом деле не хожу на вечеринки, — объясняет он, пожав плечами.

— Да перестань ты! — подначиваю я его толчком локтя. — В УЮК[17]? Я точно знаю, что они устраивают там просто потрясные тусовки!

— Уверен, что устраивают, — небрежно говорит он, наклоняясь, чтобы изучить полку с классической литературой. — Но у меня нет времени на них ходить. Я всегда слишком занят работой. Моя стипендия не покрывает проживание и питание.

— О, — кусаю я губу.

— А что насчет тебя? — спрашивает он, поднимая взгляд и смотря на меня через всю комнату.

— Что насчет меня? — встаю я в оборону.

— Колледж, — подсказывает он, делая несколько шагов в мою сторону. — Не хочешь пойти в какой-нибудь?

На это я смеюсь.

— Ради чего?

— Ну не знаю. Учиться. Исследовать. Поднабраться опыта.

— Я провела свое детство в Европе. Я посетила тридцать две страны за 18 лет. Думаю, у меня достаточно опыта.

Люк поднимает руки, сдаваясь.

— Ну извини. Мне только интересно, задумывалась ли ты о том, что хочешь делать со своей жизнью.

Я упираю руки в бедра.

— И что сейчас с моей жизнью не так?

Он подавляет улыбку.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил?

— Да, — бросаю я вызов, — хочу.

Он делает еще несколько шагов в мою сторону, пока не останавливается на расстоянии вытянутой руки. Он смотрит мне прямо в глаза. Непонятно почему я вдруг чувствую, как нагревается мое лицо, но я не уверена, это из-за моего внезапного раздражения или чего-то еще. Он упорно удерживает мой взгляд, и мое дыхание начинает ускоряться. Я даже ощущаю, что слегка наклоняюсь вперед.

— Нет, не хочешь, — говорит он, наконец разрывая зрительный контакт и отворачиваясь от меня. Он подходит к камину и смотрит на гигантскую фотографию моего отца в рамке, висящую над ним. Она была сделана сразу после смерти моей матери. Когда я была помладше, я приходила сюда после школы и рассказывала портрету отца о прошедшем дне. Я вытаскивала одно из огромных кресел в мягкой обивке в центр комнаты, прямо перед камином, и устраивалась в нем. Кресло поглощало мое крошечное тело. Ноги едва достигали края сиденья. Но я чувствовала себя комфортно, сидя в нем. С моим отцом, стоящим на страже надо мной. Его серьезным выражением лица и зорким взглядом, направленным на меня.

Теперь же портрет просто выводит меня из себя. Его глаза уже не присматривают за мной. Они судят меня. Порицают. Забавно, как на протяжении лет один и тот же портрет может расти и изменяться, изображая совсем другую личность.

— Когда-нибудь у меня будет все это, — тихо обещает Люк, и на минуту мне становится интересно, должна ли была я услышать это. Или он просто сказал это сам себе. Но потом он повторяет немного громче:

— Когда-нибудь я буду как он.

Я усмехаюсь.

— Удачи с этим.

— Твой отец — причина моей стажировки в «Ларраби Медиа», знаешь, — продолжает он, не обращая внимания на мой сарказм. — Он — причина того, что я изо всех сил пытаюсь закончить колледж. Он начинал никем, а сейчас он икона. Знаешь, он служит вдохновителем для многих людей.

Я закатываю глаза.

— Как им повезло, — бормочу я, коротко взглянув на портрет. По моему телу пробегает холодок, и я опускаю глаза в пол.

— Почему тут нигде нет снимков твоей матери? — спрашивает Люк, оглядываясь.

— Отец сняли их все, когда она умерла, — отвечаю я, стараясь сохранять тон голоса нейтральным и бесстрастным, насколько это возможно. Но после подслушанного на улице разговора это явно более трудно, чем обычно.

— Я читал, он очень тяжело воспринял ее смерть.

— Ага, — ворчу я, рассматривая ногти. — Так тяжело, что чтит ее память, каждые три года женясь на очередной бимбо[18].

Я чувствую, как Люк бросает на меня взгляд.

— Может, ему нравятся такие бимбо.

— Нет, — уверенно отвечаю я. — Они только отвлечение.

— Некоторым людям нужно отвлечение от того, о чем они не хотят думать, — аккуратно предполагает Люк.

Я знаю, чего он добивается. Но я действительно не готова сейчас к разговору по душам о смерти мамы. Из всех людей особенно с Люком Карвером.

— Да, ну, все это дела давно минувшие, — небрежно говорю я. Беру его за локоть и отвожу к двери. — Пошли. Продолжим экскурсию.

Он, кажется, принимает мою попытку уклониться от темы и охотно следует за мной обратно в коридор, где гораздо теплее.

Я веду его в комнату напротив, но Люк останавливается прямо у входа и указывает на закрытую дверь в конце коридора.

— Что там за комната?

— Личный кабинет моего отца. Никто туда никогда не заходит. Все время заперто. — Я продолжаю двигаться в соседнюю комнату, и в конце концов после томного взгляда вдоль коридора Люк следует за мной. — А это очевидно бильярдная, — безо всякого интереса говорю я, жестом показывая на стоящий посреди большой ручной работы бильярдный стол, обитый красным.

Он гудит от смеха.

— Это место словно списано с игры «Улика»[19]!

Я провожу пальцем по гладкой дубовой поверхности.