500 лет до Катастрофы - [18]

«Интересно, когда это кончится? Неужели теперь мы вечно обречены на то, чтобы разнимать враждующих драчунов и каждую секунду ждать, что тишина взорвется очередным столкновением? Мало нам, что ли, было в истории таких вот многолетних и даже многовековых вооруженных противостояний, что и теперь мы позволяем трясине хаоса и насилия все больше засасывать нас? Вспомнить ту же войну Алой и Белой розы, например… Или Ольстер. Или палестинцев… Что-то ведь надо делать, чтобы положить конец всеобщему страху и взаимной ненависти», — с отчаянием думал Снайдеров, уставясь сквозь забрало шлема в смотровой люк, за толстым стеклом которого безмятежно проплывали дома и фонари.

Но что именно надо делать, он, разумеется, не знал и подозревал, что никто на всей Земле не знает этого. Слишком далеко зашла вражда между сторонниками Плана и его противниками, слишком много жертв и с той и с другой стороны было принесено, чтобы можно было попытаться решить проблему в одночасье. Тем более мирным путем.

Наверное, пока экстремисты не истребят друг друга До конца, конца-краю распрям не будет. Но ведь экстремистом сделаться так легко, и еще вчера мирно настроенные люди сегодня могут взяться за оружие лишь для того, чтобы отомстить тем, кто убил близкого им человека.

Наверное, если бы власти выступили на стороне какой-то одной из группировок — скорее всего тех, кто ратовал за План, ведь тогда, почти четверть века назад, их оказалось пусть на три человека, но больше, — то, возможно, общими усилиями, используя армию и прочие силовые структуры, и удалось бы искоренить «крамолу», но никто из властей предержащих на такое разрубание кризисных узлов, естественно, не осмеливался.

Все словно чего-то ждали, но чего?

И еще он вспоминал своего отца.

Он довольно рано умер — почти сразу после смерти деда Ореста, — и вся его жизнь после того рокового референдума была нескончаемой пыткой. Что-то грызло изнутри Марка Снайдерова до конца дней его, и лишь перед самой смертью он отважился спросить у Алека:

«Скажи, сынок, ты не упрекаешь меня?» Он не закончил вопрос, но Алек отлично понял его и, конечно же, бодренько возразил: «Ну что ты, пап!», но теперь, когда у него самого подрастал сын, он все больше задумывался: а как бы он поступил на месте отца перед лицом Выбора? И еще: а что было бы с ними, если бы они не остались?

Как-то он попросил отца: «Расскажи мне, как они улетали, пап». Сам он этого так и не увидел. Отлет «синих» проходил в напряженной обстановке, хрупкое перемирие в любую секунду могло взорваться, поэтому лишних людей, а особенно детей, на космодромы не допускали — только близких родственников для прощания с улетавшими. К тому же у Алека в тот день была генеральная репетиция перед ответственным концертом. Марк Снайдеров долго смотрел ему в глаза, а потом отвернулся и дрогнувшим голосом выдавил: «Не стоит, сынок. Зачем тебе это? Пойми, в моей жизни это было и останется самым страшным зрелищем». И Алеку оставалось только представлять, как сотни тысяч — а может, и миллионы — людей, взяв с собой лишь самое необходимое, грузились в огромные корабли, чтобы навсегда покинуть родную планету; как рвались дотоле прочно связывавшие тех, кто улетал, и тех, кто оставался, и как прощались, зная, что скорее всего никогда больше не увидят друг друга, братья и сестры, родители и дети, деды и внуки. И самое нелепое и страшное во всем этом было то, что никто никого особо не неволил и не принуждал. Те, кто улетал, сами выбрали трудную долю изгоев и скитальцев. Те, кто оставался, добровольно обрекали себя и своих детей на каторжный труд и на лишения. Но при этом одни оставались, а другие отправлялись в путь, и между теми и этими в считанные дни и часы разверзалась бездонная трещина-пропасть, которая с каждым часом, с каждой минутой и с каждой секундой становилась все шире и шире, и люди еще видели друг друга, слышали голоса родных и близких, могли дотронуться до их рук и волос и ощутить тепло их ответных объятий — но уже каждый из них испытывал такое же чувство, какое возникает, когда общаешься с кем-то по видеофону или смотришь давнюю голозапись: вроде бы вот они, перед тобой, живые, смеющиеся, плачущие, говорящие, двигающиеся люди, — и в то же время ты знаешь, что их нет здесь, рядом с тобой, что они находятся где-то очень далеко, в пространстве либо во времени.

Размышления Снайдерова были прерваны тем, что какой-то лихач на узком, приземистом скоростном турбокаре — насколько он успел разглядеть очертания, это была «Беретта» — обогнал их, вывернувшись на полной скорости откуда-то из бокового переулка, и стал удаляться по улице на бешеной скорости.

— Черт, откуда он только взялся? — удивленно проронил старший патруля, сидевший рядом с водителем. — И куда это он так торопится? Фил, «просвети»-ка его на всякий случай!

Филипп Зеров, отвечавший в экипаже за инструментальное обеспечение патрулирования, произвел быстрые манипуляции с кнопками сканера на приборной панели и удивленно присвистнул:

— Ого, да это же один из главарей местных «красных», командир! У нас он зарегистрирован полгода назад. Помните бойню в Семнадцатом квартале? Этот тип был одним из ее зачинщиков и с тех пор числится в розыске.