50 и один шаг назад - [98]

— Мишель, боль бывает разной. Боль может вознести тебя к небесам или же бросить тебя вниз на землю. Боль многогранна. Её палитра поразительна: от чёрного до ярко-алого. То, что испытала ты, это насилие. Это не та боль, которую дарю я. Потому что моя боль… она прекрасна. Она другая, такая же, как и ты. Неповторимая. Иногда спокойная и ласковая, иногда невероятно сильная и жгучая. Иногда мягкая, как прикосновение шёлка. Но это всё боль. Не нужно бояться слова. Нужно бояться своих ощущений и тех людей, которые приносят её неправильно.

— Ты настолько сильно любишь её?

— Я она и есть. Я воплощение этих ощущений. Там, где я всегда присутствует боль. Я несу в себе её. Наверное, это моё клеймо или же дар. Не знаю, но уверен… точно знаю, что до чего я не дотрагиваюсь, это сразу же испытает боль. Даже ты. Я пришёл в твою жизнь и подверг тебя опасности. Хотя мечтал о ней, но не сейчас. Сейчас это стало с тобой рядом лишним, но я не могу ничего с собой поделать. Она мне необходима так же, как и ты.

— Ник, почему?

Он отводит он меня потемневший взгляд и глубоко вздыхает.

— Давай поговорим об этом в другой раз. Сейчас иди, тебе нужно привести себя в порядок. Тебе нужны силы. Тебе нужна энергия.

— Но я хочу знать, Ник.

— Я расскажу тебе, но только сначала наберись немного жизненной энергии, а потом обещаю, что расскажу тебе и отвечу на твой вопрос, — он отступает от меня, оставляя одну в своих страхах, и указывает головой на дверь ванной комнаты.

— Я думаю, пришло время нам поговорить открыто. До этого мы ни разу не сказали всё точно и чётко. И я готов к своим решениям. Только вот хочу увидеть и от тебя… я буду ждать от тебя шага. Потому что у меня больше нет вариантов, как только ждать. Но не сейчас. Встретимся за столом, — с этими словами он разворачивается и выходит из спальни.

Медленно иду в сторону ванной и закрываю за собой дверь. Снова я в его футболке, уже свежей. Но не могу сейчас отдаться этим открытиям. В голове до сих пор стучат его слова, его любовь к этой боли. Словно она живое существо, которое искореняет души и зажигает их. Я никогда не думала… не относилась к ней так, как он. Но его тембр такой страстный и мягкий говорит о многом. Разве он откажется ради меня от неё? Сможет ли пересилить эти желания? Зачем он это делает? Почему именно бьёт и что от этого чувствует?

Эти вопросы жажду ему задать, чтобы понять его. Хочу глубже войти в его жизнь и остаться в ней навсегда. До последнего вздоха не давать его душе снова заполонить себя этим чёрным дымом, который он излучает. Ведь я знаю наверняка, что он был бы прекрасным спутником по всей жизни, если бы не был тем, кого сделал его отец. Неужели, гены и, правда, так сильно передаются детям, только ещё ожесточённее проявляясь в нас? Неужели, я когда-то буду такой же, как отец или же мать? Никем в этом мире, с мыслями только о деньгах и светской жизни. Но я другая, никогда не понимала этого, всегда хотелось играть с другими детьми. Смотрела на них и завидовала, что им всё можно. А мне нельзя испачкать белых туфелек. Возненавидела с детства эту всю роскошь, хотя всё же не могу противостоять желанию выделяться.

Отвратно смотреть на себя в зеркало и понимать эту правду. Отвратно чувствовать себя грязной от своих мыслей, и не суметь очиститься от неё.

Открываю кран и, стараясь не намочить бинты, беру полотенце и обмакиваю его в воде, поднося к бледному лицу.

Почему я? Почему из всех девушек, он выбрал меня и так точно попал в цель. В моё сердце, которое никогда не сможет уже биться ровно рядом с ним.

Не знаю, но попытаюсь всеми силами узнать и жить с этим. Попытаюсь, ведь и мне другого не остаётся. Я выбрала его, и должна теперь доказать ему, что никогда не предам. Это не только слова, но и я сама. Мои шаги к нему, которые навсегда останутся со мной.

Двадцать третий шаг

Выхожу из ванной, двигаясь к гостиной, и мне навстречу выбегает Шторм, кружась вокруг меня, а я, смеясь от этого появления, опускаюсь на колени рядом с ним.

— Привет, мальчик. Как я по тебе соскучилась, — говорю, гладя его, а он пытается лизнуть меня, но я откланяюсь, продолжая смеяться.

— Шторм, к себе, — раздаётся повелительный голос Ника, и собака, обиженно бросив на него взгляд, отстраняется от меня, а я встаю на ноги.

— Не разрешай ему вольности, — говорит Ник, протягивая мне руку, и я вкладываю в неё свою.

— Почему? — Удивляюсь я, пока он ведёт меня в гостиную.

— Потому что он натренирован на другие вещь. А вольность — это слабость, которая ему не разрешена, — чётко отвечает он.

— Но мне хочется дать ему эту вольность, — заявляю я, а он улыбается, подводя меня к столу и помогая сесть на стул.

— Я даже и не сомневался, что ты это скажешь, Мишель. Он это и чувствует, что ты мягкая, добрая и уже любишь его. И тобой можно крутить так, как он захочет.

— Ну и пусть, мне весело с ним, — пожимаю я плечами.

Ник, тихо посмеиваясь, уходит за перегородку и через несколько минут возвращается с подносом, расставляя передо мной ягоды с йогуртом, горячий чай и тосты. Я прикусываю внутреннюю часть щеки, только бы не выдать насколько мне это приятно, насколько это не похоже на него, а мне безумно нравится. Он ухаживает за мной, и пусть я могу сделать всё сама, но хочу дать ему возможность, так относится ко мне. Ведь я совершенно не знаю, как долго это между нами продлится.