5/4 накануне тишины - [41]
— Что ж? Браво, западник — браво, Рудый, специалист по идеологическим внешним сношениям –
успешно — сношаемый — в — мрак — дерьма — ибо — малая — адская — бездна — призывает — адскую — же — большую — бездну — хотя — бы — и — политическую.
Однако Цахилганов был недоволен такой своей логической виньеткой: чем, собственно, один порок хуже или лучше другого? А сколько их у каждого! И он чувствовал сейчас сильнейшую потребность оправдывать любой вид греха,
потому как… ему не хотелось верить
в святость кого бы то ни было,
а именно — в непорочность святости!
Он всё не мог забыть постыдной своей трусости при появлении странного Старца, прошедшего недавно сквозь палату.
— Кстати, кто это был? — подозрительно спросил Цахилганов. — Ну, тот, из-за которого я едва не вышиб лбом дверь?
— А-а… Из Византии пятого века. Они ходят иногда, святые из прошлого, по местам, где сосредоточены людские страданья. И, в той или иной форме, оставляют людям знанья, добытые своим аскетическим подвигом. Помогают. Если бы не колоссальная вспышка на Солнце, ты бы его не заметил. Да что тебе до тех, кто молится за род людской в вечности?..
— А наблюдал ли ты, — спросил он себя, Внешнего, — что наши нестяжатели очень хорошо умеют говорить о бренности жизни — не знавшие её радостей и не имевшие лишней копейки. Кто богатство презирает? Да тот, для кого оно недостижимо. А кинь ему та же Америка хорошую сумму — вот тут-то он от всякой своей святости и излечится мигом… Нищие, между прочим, самый сребролюбивый народ! Замечено: они оч-ч-чень алчны. Так что, святость аскетическая, брат ты мой, — достояние тех, кто сам ничего не стоит!
То есть вот, ничегошеньки…
Внешний, как видно, немного растерялся
и теперь безмолвствовал
озадаченно.
— Да! Жалко Любу… Жалко мелких людишек, которых быстро, стремительно сживают со свету, — бормотал Цахилганов, развернувшись на кушетке. — Жалко святых, изморивших себя постами. Всех жалко, кого никто не купил и никто не купит. Обречённых, значит. На нужду. На вымиранье.
— На вечную жизнь, то есть.
— Вот мы и говорим всем им: счастливого пути
на тот свет, — раздражённо прикрикнул в зеркало Цахилганов. — Всем чистеньким. Кто не с нами,
— всем — уходящим — в — небытиё —
счастливо добраться да небесного блаженства. С нами же, на земле, останется обслуга — и довольно того.
— А как же Любовь? — спросил Внешний. — Разве она с такими, как ты?..
Что же, прощаешься с ней тем самым?
Ничего не ответив на это, Цахилганов решил полежать без всякой мысли.
Ветер снова взвыл, задребезжал стёклами в рамах — и стих, упав на дно
вентиляционных больничных колодцев.
Может, билет на самолёт заказать?
Вырваться отсюда на неделю
хорошо бы.
— …Так, значит, из Византии он? Тот, в лохмотьях? Который приходил из глубины веков?…А по виду, так с паперти нашей, — Цахилганову всё же было не по себе. — Задержись он в этом измерении, я бы ему, пожалуй, хорошо подал. Порадовал бы нищего.
— Нищего? — удивился Внешний. — Не сказал бы. Отец его был воеводой в императорском войске всё-таки… Вроде твоего отца, только повыше в должности. Да и он сам, Иоанн — служил в сане архиепископа в Константинополе. Боролся против тех, кто обирает народ, к сведенью твоему. И главное — обличал! Обличал сильных мира сего в проповедях своих, прилюдно… Боялись его олигархи пятого века, конечно. Не то, что наших архиепископов, перед злом смиряющихся…
Бич России — покорность злу, как данности свыше. Никак не может Россия направить гнев свой на врагов, если враги — не явные.
— И потому гложет себя же! — согласился Цахилганов. — Россия… Друг друга зато мы изводим весьма охотно.
Как это азиаты про нас издавна поговаривают, за нашими спинами? Раскосые, плосколицые? «В годину бедствий русские бывают сыты тем, что пожирают друг друга»… Не забыть бы сказать это Степаниде,
народной заступнице оголтелой.
В назиданье.
А то такая бензопила выросла! Не остановить.
— В самом деле, давненько я не звонил своему политическому оппоненту. Оппоненту в юбке и в солдатских бутсах.
Он чуть было не попросил Внешнего подать ему сотку.
Подниматься пришлось, конечно, самому.
— А может, мы, русские, сами себе устраиваем жесточайший естественный отбор? Какого не могут позволить в своей среде малые нации? — бормотал он, отыскивая сотовый аппарат в тумбочке. — Устраиваем — безжалостно-подлым, равнодушным, предательским отношеньем друг к другу, и в том-то наша сила?.. Алло! Степанида?.. Хотя и среди малых народов иногда, временами, вспыхивают отдельные братоубийственные… Алло!
— Ну, — хрипло буркнула дочь.
— Степанида!
— Что стряслось? Неужто тебя мысль посетила?
— А знаешь ли ты, как говорят про нас, русских, всяческие азиаты?
— Нет, — прокашливалась она заспанно. — И про численность населения на острове Мадагаскар тоже не знаю. Доволен?
— …Ты что там делаешь?
— Сплю. Крепко.
— Не хочешь разговаривать с собственным отцом?
— Родительское чувство у тебя проявляется крайне редко и крайне не вовремя, — заметила дочь неучтиво.
— …А погода у вас какая? — заинтересовался вдруг он. — Погода?
— Хорошая. Град идёт.
— Серьёзно? — оживлённо расспрашивал Цахилганов. — …И крупный?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Когда-то, в незапамятные времена, село Буян располагалось на недосягаемом острове, о чём говорит местное предание. Теперь это берег таёжной реки, диковинная глухомань, в которую не заманишь благоразумных людей, – там «птицы без голоса, цветы без запаха, женщины без сердца». Неприветливое село крепко ограждено от внешнего мира – хозяйским древним укладом и строгими заветами старины. И только нечаянное появление в селе городского проходимца вносит разнобой в устоявшийся быт.Разбойничья народная вольница и жертвенность, угрюмый провинциальный навык уклонения от новшеств и склонность к самосуду – все эти противоречия русской жизни сплетаются в тугой узел трагедии здесь, где сообща, на свой лад, решают, как уберечь село от участи Кондопоги и Сагры.
Вера Галактионова обладает и истинно женской, сердечной наблюдательностью, и философским осмыслением, и выразительной, мускулистой силой письма, и оттого по особенному интересно и неожиданно раскрываются в её произведениях злободневные и вечные темы — в жизненных ситуациях, где сталкиваются грубое и утонченное, низменное и возвышенное.
Бабушка учит внучек-комсомолок полезным житейским премудростям — как порчи избежать, как колдуна от дома отвадить, как при встрече с бесом не испугаться...
"Спящие от печали" - это повесть о жизни в небольшом азиатском селении Столбцы. Повесть буквально сплетена из снов его обитателей, где они переживают вновь и вновь свои неудачи, утраты, страхи. Само место - тоже, словно порождение сна: "Эта негодная местность считалась у тюрков Воротами ветра, а ветры зарождаются и вертятся духами опасными, непонятными". Здесь "в азиатской России, русской Азии" словно затаилась сама жизнь "в темноте, обступившей … со всех сторон", здесь "затаилось будущее". Спящих, несомненно, ждет пробуждение - его предвестником становится странствующий монах Порфирий, чье появление в Столбцах приносит покой их жителям.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.