40 дней Кенгира - [3]

Помидоровичи и Фан Фанычи, так озабоченные своей собственной общемировой ценностью и содержимым своего сидора, и своими еще не отнятыми ботинками или брюками - мы держали себя перед ворами как персонажи юмористические: когда

они грабили наших соседей, таких же общемировых интеллектуалов, мы отводили стыдливо глаза и жались в своём уголке; а когда подчеловеки эти переходили расправляться с нами, мы также разумеется не ждали помощи от соседей, мы услужлииво отдавали этим образинам все, лишь бы нам не откусили голову. Да, наши умы были заняты не тем и сердца приготовлены не к этому! Мы никак не ждали еще этого жестокого низкого врага! Мы терзались извивами русской истории, а к смерти готовы были только публичной, вкрасне, на виду у целого мира и только спасая сразу всё человечество. А может быть на мудрость нашу довольно было самой простой простоты. Может быть с первого шага по первой пересыльной камере мы должны были быть готовы все, кто тут есть, получить ножи между ребрами и слечь в сыром углу, на парашной слизи, в презренной потасовке с этими крысо-людьми, которым на загрызание бросили нас Голубые. И тогда-то, быть может, раньше, выше и даже с ворами этими об руку разнесли бы в щепки сталинские лагеря? В самом деле, за что было ворам нас уважать?..

 Так вот, приехавшие в Кенгир воры уже слышали немного, уже ожидали, что дух боевой на каторге есть. И прежде чем они осмотрелись и прежде чем слизались с начальством, - пришли к паханам выдержанные широкоплечие

 хлопцы, сели поговорить о жизни и сказали им так: "Мы - представители.

Какая в Особых лагерях идёт рубиловка - вы слышали, а не слышали - расскажем. Ножи теперь делать мы умеем не хуже ваших. Вас - шестьсот

 человек, нас - две тысячи шестьсот. Вы - думайте и выбирайте. Если будете нас давить - мы вас перережем."

 Вот этот-то шаг и был мудр и нужен был давно! - повернуться против блатных всем остриём! увидеть в них - главных врагов!

 Конечно, Голубым только и было надо, чтобы такая свалка началась. Но прикинули воры, что против осмелевшей Пятьдесят Восьмой один к четырём идти им не стоит. Покровители - всё-таки за зоной, да и хрена ли в этих

 покровителях? Разве воры их когда-нибудь уважали? А союз, который предлагали

 хлопцы - был весёлой небывалой авантюрой, да еще кажется открывал и дорожку

 - через забор в женскую зону.

 И ответили воры: "Нет, мы умнее стали. Мы будем с мужиками вместе!"

 Эта конференция не записана в историю, и имена участников её не сохранились в протоколах. А жаль. Ребята были умные.

 Еще в первых же карантинных бараках здоровый контингент отметил своё новоселье тем, что из тумбочек и вагонок развёл костры на цементном полу, выпуская дым в окна. Несогласие же своё с запиранием бараков они выразили, забивая щепками скважины замков.

 Две недели воры вели себя как на курорте: выходили на работу, загорали, не работали. О штрафном пайке начальство, конечно, и не помышляло, но при всех светлых ожиданиях и зарплату выписывать ворам было не из каких сумм. Однако появились у воров боны, они приходили в ларёк и покупали. Обнадёжилось начальство, что здоровый элемент начинает-таки воровать. Но, плохо осведомлённое, оно ошиблось: среди политических прошел сбор на выручку воров (это тоже было, наверно, частью конвенции, иначе ворам неинтересно), оттуда у них были и боны! Случай слишком небывалый, чтоб хозяева могли о нём догадаться!

 Вероятно, новизна и необычность игры очень занимала блатных, особенно малолеток: вдруг относиться к "фашистам" вежливо, не входить без разрешения в их секции, не садиться без приглашения на вагонки.

 Париж прошлого века называл своих блатных (а у него, видимо, их хватало), сведенных в гвардию, - мобили. Очень верно схвачено! Это племя

 такое мобильное, что оно разрывает оболочку повседневной косной жизни, оно

 никак не может в ней заключаться в покое. Установлено было не воровать,

 неэтично было вкалывать на казённой работе - но что-то же надо было делать!

Воровской молодняк развлекался тем, что срывал с надзирателей фуражки, во время вечерней проверки джигитовал по крышам бараков и через высокую стену из 3-го лагпункта во 2-й, сбивал счёт, свистел, улюлюкал, ночами пугал вышки. Они бы дальше и на женский лагпункт полезли, но по пути был охраняемый хоздвор.

 Когда режимные офицеры, или воспитатели, или оперуполномоченные заходили на дружеское собеседование в барак блатных, воришки-малолетки оскорбляли их лучшие чувства тем, что в разговоре вытаскивали из их карманов записные книжки, кошельки, или с верхних нар вдруг оборачивали куму фуражку козырьком на затылок - небывалое для ГУЛага обращение! - но и обстановка

 сложилась невиданная! Воры и раньше всегда считали своих гулаговских отцов

- дураками, они тем больше презирали их всегда, чем те индюшачее верили в успехи перековки, они до хохота презирали их, выходя на трибуну или перед

микрофон рассказать о начале новой жизни с тачкою в руках. Но до сих пор не надо было с ними ссориться. А сейчас конвенция с политическими направляла освободившиеся силы блатных как раз против хозяев.