40 австралийских новелл - [121]

Однажды вечером, когда перестройка была закончена и последний рабочий ушел, Изабел удивила меня — она дала мне на чай. Она чуточку покраснела, когда протянула мне фунт стерлингов. До сих пор ни Изабел, ни ее сестра никогда не давали мне денег сверх положенной суммы. Без сомнения, она знала: я пойму, что это плата за то, чтобы я взял ее сторону в борьбе с Терезой.

— Вы очень много работали, Джонстон, — сказала она с мягкой улыбкой. Она редко улыбалась так с тех пор, как началась вражда. — Будем надеятся на успех Элизии.

— Это потребует много времени, мисс Изабел, хотя главное уже сделано.

— Много времени? Но, надеюсь, вы знаете, что я хочу участвовать в осенней выставке?

— В этом году?

Она прекрасно понимала, что это нелепость, но, словно упрямый ребенок, повторила: «Да, в этом году» — и ушла, не дав мне сказать и слова.

«Авалон ведь тоже мой сад, — размышлял я. — Победит Тереза — и Изабел будет считать меня виновником провала!

А в Авалоне уже начались бурные преобразования. Не успела Изабел переехать, как Тереза велела мне срыть беседку из роз и убрать «эту ужасную кайму с большого газона».

— Теперь мы можем избавиться от всей этой дряни, — зло сказала она.

Солнечные часы она оставила, но две цветочные клумбы были срыты и засеяны травой. Белый гравий Элизии не давал Терезе покоя, и она вовсе уничтожила широкую аллею в своем саду, расширив газон до самого южного бордюра и проложив узенькую дорожку, выстланную глазированной плиткой и окаймленную кустами лаванды. Она красиво вилась от калитки до веранды. Чтобы ни в чем не уступить сестре, Тереза перекрасила дом и все постройки и, отвечая ударом на удар, выстроила маленькую теплицу напротив оранжереи Изабел, оборудованной по последнему слову техники.

В январе мне пришлось просить лишние часы для обоих садов. Теперь, когда моя работа у сестер разделилась, одного дня в неделю мне не хватало ни для Авалона, ни для Элизии. Тереза — я сказал ей об этом первой — выделила мне полтора дня. Изабел же выделила два дня, и когда Тереза узнала об этом, то тоже дала два дня. Я подумал, что если средства у сестер одинаковые, а вражда будет продолжаться, то в конце концов они доведут друг друга до нищеты.

Как я и ожидал, Элизию даже не отметили на осенней выставке. Авалон вышел на третье место на выставке муниципалитета, и «Геральд» лишь вскользь похвалила его. Однако обе женщины приняли это как должное.

— Так я и думала, Джонстон, — сказала Тереза. — Ну разве можно было восстановить сад за один сезон! Все наши нововведения дадут о себе знать на будущий год.

Как я и надеялся, Изабел поняла, что провал ее сада был неизбежен, и не стала обвинять меня в тайном вредительстве. Она слишком хорошо знала дело, чтобы серьезно рассчитывать на успех. Зато она не скрывала удовольствия по поводу неудачи Авалона.

— Я сомневалась только насчет этого года, Джонстон, — сказала она мне, улыбаясь особенно дружески, — но будущей осенью мы свое возьмем.

«Мы» — Тереза и я против Изабел и меня же! Наверное, вот так чувствовал себя человек, который в южно — американской революции поставлял оружие обеим сторонам.

Прошла зима и за ней весна, а дух соперничества все больше и больше завладевал сестрами. Обе они стали жертвой навязчивой идеи и жили лишь ради одной цели. Они опустились, ходили обтрепанные, в стоптанных, нечищеных башмаках с незавязанными шнурками. На спущенных чулках светились дыры; откуда‑то были извлечены платья, которые я видел на них много лет назад. От обеих несло камфарой. Работая в саду, они перестали надевать перчатки, и руки у них стали грязные и грубые, как у меня. Во всей этой грустной истории больше всего меня поражал вид этих двух когда-то безукоризненно одетых женщин, копающихся в саду с нечесаными, падавшими на лоб волосами, в выцветших потертых платьях, из‑под которых на дюйм вылезали нижние юбки.

А как онй работали! Когда‑то, как все женщины, они выбирали работу почище, теперь ничто не останавливало их. Когда я стриг в Авалоне живую изгородь, ветви сгребала сама Тереза. В Элизии Изабел прогнала меня от печки для сжигания мусора, заявив, что тут она вполне справится сама. Вышло так, что и в том и в другом саду я делал только работу высококвалифицированного садовника, а чернорабочими у меня были сестры.

Когда настала весна, Элизия уже могла соперничать с Авалоном. Оба сада расцветали рядом яркими красками, словно две завистливые красавицы. Но у каждого была своя прелесть. Авалон был похож на великолепную матрону, Элизия — на веселую фею. Как ни странно, сады соответствовали сестрам: я никогда не мог избавиться от ощущения, что Изабел моложе сестры. Нежные побеги молодых роз, взбирающихся на изгородь и беседку, яркая зелень новых газонов были подстать Изабел, а густые тона и тенистые уголки Авалона больше подходили Терезе.

Клумбы Элизии — я удобрял их моораббинской землей — выглядели к выставке превосходно, и Тереза чуть не помешалась от злости. Она хотела знать, почему они лучше, чем в Авалоне. Я объяснил ей.

— Тогда, пожалуйста, Джонстон, на будущий год и в наши клумбы тоже добавьте свежей земли, — сказала она холодно. — Надеюсь, вы будете сообщать мне все подробности.