316 пункт «B» - [57]

Шестопалов, будучи сам высокопоставленным чиновником, тем не менее чиновников не любил. Сам Шестопалов сделал быструю и блистательную карьеру не на умении прислуживать и выслуживаться, но на специальных знаниях, которыми обладал. В отличие от ленивых чиновников, Шестопалов был в своем кабинете в администрации Президента уже в семь утра. К восьми появился его аппарат: секретари Шестопалова и его советники. Он сам отбирал своих людей и считал, что его штаб — лучшие из возможных таланты, которых можно было получить в России.

Шестопалов с семи утра расхаживал по кабинету и думал. Думал он, к своему унижению, о вещах банальных и лишь косвенно имеющих отношение к политике, к геополитике и международным отношениям. Шестопалов искал возможности разбить житейский, скрепленный годами и вместе выпитой водкой, союз Президента с генералом армии — его охранником. Шестопалову было противно ощущать себя опустившимся до такого бытового уровня. Он даже в конце концов нашел себе оправдание, представив, что римских цезарей освобождали от влияний дурных людей их мудрые помощники — государственные мужи. При Нероне был Сенека… Генерал армии Василенко, начинавший как майор внутренних войск, с годами приобрел колоссальное, «немереное» влияние на Президента. Все или почти все важные решения принимались теперь где-то между джакузи — в джакузи Президент спускался порой по четыре раза за день — и… о, ужас и позор! — кухонным столом рабочей квартиры Президента, где первое лицо государства предпочитало завтракать и ужинать чаще всего в компании Василенко. Подослать ему девушку? Президент был не против девушек, и какое-то количество их прошли через президентскую спальню. Но, увы, ни одна не задержалась. Вдовец Кузнецов потерял семью во время суточной ядерной войны. И всегда приводил это обстоятельство как доказательство невиновности Русского Союза в развязывании этой войны: «Если бы мы готовили нападение, разве оказалась бы моя семья в полном составе — жена, дети, внуки — на незащищенной даче в подмосковном дачном поселке? Я бы, разумеется, своих эвакуировал». Василенко сидел у вдовца Владимира Георгиевича Кузнецова допоздна, и только слуги и охрана могли поведать о количестве выпитого и содержании сказанного. А они молчали. Правительство редко ставилось в известность о решениях, принятых на кухне, обыкновенно министры узнавали о решениях из газет. Шестопалов знал все, ибо ему поручалась практическая реализация принятых решений, но он не участвовал или почти не участвовал в принятии этих решений. Порой ему удавалось переубедить Президента и изменить решение. Такое положение вещей превращало Российский Союз в страну, управляемую с кухни Президентом и его фаворитом. То есть в кухонную деспотию.

Шестопалов уважал Президента. Он знал, что за бесформенным розовым тюленьим телом и простоватой «физией» скрывается безжалостный и быстрый, если необходимо, политик. Коварный, умеющий притворяться и располагать к себе врагов, чтобы в нужное время нанести неожиданный удар. Кузнецов прошел школу номенклатуры Коммунистической партии СССР, а выпускники этой школы прежде всего были натасканы на ложь, подсиживание себе подобных, на коварные удары в спину, на предательство и ханжество. Броненосец Кузнецов, непотопляемый и громоздкий, нелюбимый многими, внушающий страх всем, держался непотопляемый в водах русской политики уже двенадцать лет. И подавил всех. К числу его достоинств относилось и умение использовать самых неожиданных людей. Кузнецов оценил и взял к себе Шестопалова.

Шестопалов вызвал Жарких. Женя Жарких, выпускник музыкального училища имени Гнесиных, молодой франт с длинными волосами, забранными в пучок, никак не походил на государственного мужа. Скорее на богемного музыканта — реликтовый остаток почти вымершей культуры. Однако поэт и музыкант Женя Жарких был способен придумывать неожиданные решения. Ценность его заключалась в нестандартности мышления. Там, где нормальный чиновник предложил бы нормальное кабинетное решение, Жарких предлагал цирковой номер. Но цирковой номер работал обыкновенно лучше и умнее нормального хода.

Зевая и завязывая на ходу широкий галстук, появился Жарких.

— Вы что, опять спали в офисе, товарищ вундеркинд? — осведомился Шестопалов. — Чтобы этого не было больше, Женя. Мне стучат на вас ежедневно. Вас защищает от санкций только ваш талант.

— Буду, буду спать дома, обещаю. Не хотелось ехать среди ночи. Долго работал с Шевчуком. Чем могу и что могу?

— Взгляни-ка сюда… — Шестопалов быстро написал на листе бумаги: «Пришло время разрезать сиамцев — Пр. и Вас-ко? Как?»

Жарких прошелся по кабинету. Подошел к окну, постоял, глядя на просыпающийся город. «Разрушить дружбу двух мужчин?..» Вернулся к столу и написал на том же листе бумаги: «Лучшее средство — девушка».

— Пробовал. Не работает, — Шестопалов укоризненно покачал головой.

Жарких задумался. Потер виски, потрогал галстук. Быстро написал: «Нужно найти копию его дочери. И представить ему. Там увидим. Может, выгорит».

— Насколько могу судить, он не инцестуален. Очень квадратный. Лох.

— Никогда не знаешь… Стоит попробовать. — Жарких улыбнулся. — Потом, отчего так сразу грубо. Есть и другие чувства… отцовские, например…