3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [87]

В общем, не договорились мы с малышом про тюрьму.

Просыпаюсь с утра от дикой жары — батареи просто горят. Думаю: «Ага, комиссия будет сегодня». И точно — днем приезжает несколько человек из Совета по правам человека при президенте РФ. Повсюду прошли, вопросы задали. Верховодит ими некий молодой человек (позже я узнал, что он раньше в какой-то колонии работал медиком). Я ему про проблемы, про холодную пыточную. Он мне: «Мы о проблеме знаем, но сейчас там склад для лестниц».

Предложил написать расширенную жалобу и пошел дальше с обходом. А я написал жалобу на 10 листах.

Потом мне мать рассказывала, как она была на приеме в СПЧ и этот чертов докторишка рассказывал ей, что у меня нервный срыв. Мою жалобу переслали в орловскую прокуратуру, там провели проверку и — сюрприз! — не обнаружили ни одного нарушения. Тех, кто активно поддержал жалобы на БУРе, отправили потом в тюрьму. Чапу — на два года в Челябинскую область (там вроде нормально). Султана — на три года во Владимир (там не нормально). А часть буровских, из числа особо блатных, как я понял, не жаловались — выторговали у Гены, наверное, дополнительную порцию масла или что-то в этом духе (скорее всего, в результате ничего не получили). А менты продолжали писать на меня рапорты из-за хлебных крошек.

Пятнашка проходит, еду в СУС. Приводят в общий барак. Вхожу — там народец какой-то. Часть знаю по зоне, часть впервые вижу. Садимся общаться.

— Меня зовут Бек. Я за СУСом смотрю.

— Здоровенько.

Ко мне проявляют интерес — главным образом, по поводу митинга. Говорю, что митинг к тюрьме отношения не имел, он про земли вольные.

— Воля — это воля. А мы-то в тюрьме.

Ну да, тут, конечно, не поспоришь.

Потом речь заходит про мой образ жизни. Объясняю, как все происходило: про блатных, про договоренность подождать и так далее. Мне, в свою очередь, объясняют, что я слишком долго был в 8-м отряде, что мужики, если там оказываются, здоровье теряют, а я, мол, кайфовал. Пытаюсь вспомнить, как именно мужики теряли здоровье, чтобы их забрали из 8-го отряда. Получается не очень. Но в целом, я не очень удивился.

Очевидно, что весь этот разговор был подготовлен администрацией. Зэки говорят, что мой вопрос надо перед старшими братьями поставить, а пока я не могу находиться с ними в бараке. Я, конечно, уточняю, будет ли это означать, что я сломался. Все чуть ли не хором отвечают, что нет, конечно, не будет. Просто тут такой форс-мажор — на связь только ночью можно выйти.

На самом деле все это полная туфта. Во-первых, даже если бы по заключению Вора я оказался непорядочным, то никакой проблемы в моем нахождении в бараке с остальными не было бы — уклад не нарушится. Но это я теперь знаю, а тогда чувствовал себя, как марсианин в Монголии.

За мной приходят менты, ведут к адвокату, а потом возвращают уже не в барак, а в камеру № 1, одиночку. Произошло это 31 октября 2015 года. Сейчас 16 марта 2017 года, а я до сих пор все в той же камере.

Вещи

При помещении в ШИЗО личные вещи осужденного отправляются на склад учреждения и возвращаются после отбытия им взыскания. По-моему, в ИК-5 это правило применяется только ко мне. Когда меня первый раз поместили в карцер, то в лагерь поднимать уже не должны были, я должен был остаться на специальных условиях содержания. Потом что-то изменилось — может, шумихи испугались, — и я вернулся, но в 8-м отряде уже начали делить мои вещи, и в возвращенном со склада много чего не хватало. Например, сигар.

Я всегда просил, чтобы в передачах мне отправляли несколько штук CohiЬa. Мне кажется, если курить кубинские сигары в исправительной колонии, легче почувствовать внутреннюю свободу. И если вам показалось, что в этой фразе многовато пафоса, то так и задумывалось.

В общем, сигару у меня увели. Но для колонии штука это редкая. Кроме того, несколько лет назад кто-то тянул в зону спайс, пропитывая им сигары, и с тех пор они были запрещены в передачах. Вообще, так делать нельзя, но во всех зонах существуют свои странные запреты. Например, в ИК-5 не пускают мюсли, потому что через это изделие кто-то тянул метадон. То есть передавать мюсли можно, но только если на упаковке написано, что это не мюсли, а например, «Питательная смесь злаков и фруктов». И бороться с такими запретами довольно легко. Когда я узнал, что нельзя передавать сигары, я просто сказал: «А почему нельзя?» На что мне ответили: «А, ну да, сигары можно».

Надо сказать, я довольно часто ставил сотрудников ИК-5 в тупик. Мои передачи помимо продовольственной функции несли функцию эпатирующую: в колонии мне разрешали только 20 килограммов — три раза в год, и я пытался использовать такую возможность по максимуму. Душа требовала редкостей и шика, душа требовала вечеринки. Каждый раз, принимая передачу, вахта впадала в мини-ступор — там было что-то уникальное, например:

— курительные трубки, фильтры и (в особенности удивительные) ершики для чистки трубок;

— еда для космонавтов;

— брусочки твердых чернил;

— ящик сигарилл Брянской табачной компании;

— тренажер для кисти Powerball;

— два кило мармеладных мишек;

— какие-то чудовищно чуждые человеческому сознанию гелевопластиковые массы для рисования (различных цветов);