3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [77]

Чубакка закрывает глаза и представляет картину прочитанного. Его обострившийся слух улавливает звук чего-то скребущегося о бетон. Звук монотонен, но нарастает. Через какое-то время Чубакка замечает, что в одном из мест на стене его светлой хаты начинает отваливаться штукатурка. Он подходит и начинает ковырять это место ложкой. Уже скоро получается отверстие диаметром в пару сантиметров. По дуновению ветра из отверстия Чуи понимает, что оно сквозное, и заглядывает в него. Он видит с другой стороны глаз, полный мудрости и меланхолии.

— Сумерки надо мной, и скоро ночь наступит. Порядок таков.

— Мастер Йода?

— Вещь чудесная — детская голова. Ответы ищет она, а не вопросы.

— Мастер Йода! Ну наконец хоть кто-то понимает мой язык, я уже упоролся тут молчать! Откуда вы тут? Где повстанцы? Где Люк? Когда, блэд, это все закончится?!

— Очисти мозг от вопросов. Спокоен будь в мире. Вопросов всегда больше, чем ответов.

— Мастер, кончайте свою философскую херь! Надо отсюда выбираться. СРОЧНО!

— Многого не знаем мы. Туманна великая Сила. В беспокойстве она. Повсюду тьма. Ничего не видно. Спрятано будущее, в Возмущении Великой Силы оно. Терпение должны иметь мы, пока осядет муть и вода станет чистой.

Чубакка закатывает глаза.

— Мастер, давайте лучше обезоружим и перебьем охрану, вырежем администрацию и поднимем восстание!

— У тебя табака нет иль махорки?

— Я думал, вы не курите, мастер.

— В темные времена ничего не таково, каким кажется.

— Нет, ни закурить, ни заварить нетути.

— Эх. В жилку подняться велико желание меня у. Чертиков надоело тут до.

В коридоре слышны быстро приближающиеся шаги, и дверь в камеру мастера Йоды открывается; лязгают многочисленные засовы.

Чубакка прислушивается к диалогу:

— Осужденный Йодов! Выйти на середину камеры, ручки за спину, представиться!

— Йодой зовут, мастер я. На Догода-планете арестован безвинно за мятеж поднятия мысли.

— Та-а-а-ак… Продолжаешь выкобениваться? Порядок слов не тот. Осужденный, вы отказываетесь представиться?

— Серчай, начальник не. Ногтей младых с дислексией хвор. Не замысла ради, причине недуга по.

— П’нятно. Осужденный Йодов, за нарушение межкамерной изоляции и отказ представиться, то есть невыполнение законных требований администрации, вы водворяетесь в камеру ШИЗО вплоть до устранения нарушений.

— Вэй-ой!

Чубакке показалось, что он слышит звук активации меча джедая, но это работает электрошокер. Он возвращается к отверстию в стене, чтобы взглянуть на камеру Йоды, и обнаруживает в нем свернутый в трубочку крохотный кусочек бумаги. Чубакка неуклюже разворачивает его и читает: «Чувак, держись! Люк».

Чубакка ложится на пол и, улыбаясь, закрывает глаза.

ШИЗО

Еще в Бутырке Батька говорил, что, заезжая на кичу, надо всех поприветствовать и представиться. Ну я и ору:

— Арестанты, день добрый! Навальный Олег на кичу заехал!

Со всех хат начинают кричать:

— Привет!

— Салам!

— С подъемом.

— В какую хату?

Вижу, меня ведут в камеру № 3. Ору:

— В третью! В третью хату!

Открывают дверь: четырехместная камера, внутри трое, двоих я хорошо знаю. Первый — Артюха, православный. Не в том смысле, что РПЦ, а в том, что «славит правь». Их, кстати, почему-то очень много в ИК-5. Например, на момент, когда я пишу эти строки, смотрящий за Питером тоже из тех, кто придерживается «веры предков». Я этих православных довольно неплохо знаю, потому что заказывал им всякие книжки по их тематике: Велесову книгу, легенды о Евпатии Коловрате и пр. Стоит ли говорить, что эта религия идет рука об руку с ультраправыми взглядами? Наверное, и так понятно.

Второй знакомый — Умид-я-двадцать-лет-этой-жизнью-живу, узбек из 7-го барака. С ним я очень часто общался — он из соседнего отряда, а там я всех хорошо знаю.

Третий сосед — какой-то азербайджанец. Кричит охраннику: «Где, блиать, мои таблэтки?!» Желудком мучается, бедняга.

Когда я вхожу — улыбаюсь. Думаю: как кайфово, что знакомые зэки сидят. Но при виде меня Артюха и Умид встречного энтузиазма не выказывают. Наоборот, приходят в волнение. Умид шумит в дверь, орет:

— Э, начальник, что за промацовка? Забирай его отсюда!

Я не отдупляю:

— В смысле?

— Ты в непорядочном отряде.

— Умид, ты же знаешь все, я там отдельно живу, жду, когда в людской отряд поднимут.

— Долго живешь. Даже того хватит, что ты с ними непорядочным воздухом дышишь.

НЕПОРЯДОЧНЫМ воздухом. Прямо так и говорит. Артюха менее категоричен, но скороговоркой произносит:

— Олег, надо уйти, мы не можем вместе сидеть, не мы эти правила придумывали…

Ну и все в таком духе. Сказать, что я шокирован, — это вообще ничего не сказать. Соображаю. Быстро прихожу к мысли, что если сейчас сам буду уходить, то потом вообще со всей этой судьбоносной хренью не разберешься. Говорю:

— Не, не пойду никуда. Из людской хаты люди не уходят. Че, давайте, бейте, если можете.

Умид в это время шумит в дверь и непрерывно орет, чтобы меня забрали. Дверь открывается, там Свирин Василич, на тот момент — зам по безопасности и оперативной работе. Говорит мне:

— Что — хотите перевестись из камеры? Опасаетесь за свою безопасность?

— Неа, не хочу.

Умид — мне:

— Э, давай, давай, уходи.

— Хочешь — сам уходи. Это такой же мой дом, как и твой. Я не пойду.