3 ½. С арестантским уважением и братским теплом - [29]

Шрифт
Интервал

Вообще, философские споры вокруг этих тем могут длиться часами. Как-то, сидя на киче (ака ШИЗО, оно располагалось в том же здании, что и помещения камерного типа, ака ПКТ, ака БУР), лицезрел я такую картину. Заезжает человек, который работал на промзоне бригадиром, то есть является козлом, не входит в людскую массу. Он здоровается, с ним здороваются в ответ. Но не все. Чтобы вы могли себе представить, БУР — это просто барак с длинным коридором, камеры по краям. Человека заводят, он орет: «Кича, БУР! Всем привет! Такой-то заехал в такую-то хату!» А в ответ все орут приветствия из-за дверей. Ну и вот, вечером, после отбоя, начинаются качели. Один арестант, сидящий в БУРе, высказывает недовольство тем, что другой арестант, сидящий в БУРе, поздоровался с козлом. Это, мол, поступок непорядочный. А другой ему говорит: «Поприветствовать человека под крышей — это поступок людской. А людской поступок не может быть непорядочным». И все в том же духе. Часа три, наверное, спорили, но я уснул и не в курсе, чем закончилось. Подраться они в любом случае не могли, так как сидели в разных хатах.

Как-то уже под самый конец моего срока я был свидетелем длиннющего спора двух бродяг о правилах разметки в следующем сообщении (орфография и разметка оригинала сохранены):

Собственно, предметом спора было самое первое слово сообщения — нужно ли его подчеркивать двумя линиями. По одной версии, оборот «жизнь ворам» вроде как означает, что ты свою жизнь даришь ворам, и с этой точки зрения, подчеркивать нужно только слово «ворам». По другой версии, ты желаешь жизни ворам, то есть речь идет о жизни вора, и нужно подчеркивать двумя линиями оба слова. Я слушал все это и думал: какой же бред. Вроде бы серьезные преступники, один чуть не взял машину с черным налом на триста миллионов. Но нет — сидят, спорят про подчеркивания. Часа полтора спорили, не меньше.

Новые соседи

Несмотря на всю нашу изолированность, Руслан нашел массу плюсов в переезде. Ну не то чтобы массу, на самом деле — всего один. Вдвоем было сидеть гораздо спокойнее. Конечно, в дружном коллективе сорока разбойников веселее: можно поиграть в карты на деньги, произвести самогон, поучаствовать в конфликтах, телик опять же посмотреть. Но вокруг постоянный шум и гам, от него устаешь.

На самом деле устаешь от всего. Пока я пишу эти строки, идет 474-й день моего полного одиночества. Мне очень хочется попасть в барак, где сидят тридцать человек. При этом каждый из этих тридцати с большим удовольствием поменялся бы со мной местами, так как остальные двадцать девять ему страх как надоели.

Так или иначе, после истории с планом доставки «тэ-эр», наше степенное сосуществование, в рамках которого мы рассказывали друг дружке свои жизненные истории, ругали власти и спайку криминалитета с охранной службой «Бутырки», подошло к концу.

На следующий день после изъятия моей тетради с записями Руслана увели на весь день. Он предполагал, что к адвокату. Но вернулся сильно бледный. Рассказал, что шесть часов простоял в боксе 2 х 2, потом его привели к главному оперативнику, и тот спросил его, что и зачем он мне рассказал про торговлю телефонами в СИЗО. Руслан нахмурился (по крайней мере, я себе это представляю именно так) и сказал, что ничего никому не говорил.

Если вы читали книги про российские тюрьмы, то можете догадаться, что за этим последует история про пытки. Но это необычная история. Руслана увели обратно в камеру. Вернувшись, он успел сказать, что его, скорее всего, переведут, а к человеку, которого приведут вместо него, надо относиться настороженно. Как только он произнес эти слова, в камеру привели Молдавана (вы удивитесь, но он был из Молдавии; дурная память на имена не позволяет воспроизвести, как его звали на самом деле, — пусть будет Игнат), а Руслану сказали собираться.

Позже, когда я уже был в колонии, мы с ним периодически переписывались. Потом он тоже уехал в лагерь, время от времени передает мне приветы. Через недельку после освобождения созванивался с ним. Он уж год как вышел. Сидел в печальных владимирских лагерях. Сейчас работы нет, так как зэков никуда не берут. Тоскует. Не по чему-то конкретно, а просто в рамках стандартной древнерусской тоски. Собираюсь, когда будет время, сгонять в Суздаль и по дороге заехать к нему, поесть шашлыков.

Что же касается моего нового соседа, Молдавана, то если и был какой-то скрытый смысл в его подселении, я его не уловил. Про торговлю телефонами он говорил ровно то же самое. Точно так же был дорожником, поэтому сразу наладил подключение к тюремной нейронной сети. В котловой хате его статус «порядочный» был подтвержден.

Через сутки состоялось более логичное подселение: этапом из СИЗО «Матросская Тишина» приехали Серега и Серега. Они были «пришлые» и про местную бутырскую коррупцию рассказать не могли. Зато знали все про «Матроску». По всему получалось, что сидеть там лучше: телефоны дешевле, тарифная сетка на доставку еды из соседнего ресторана демократичнее и т. д. Воры в законе ходят по тюрьме, заглядывают в камеры, интересуются, все ли в порядке у арестантов. Но в целом — все то же самое.


Рекомендуем почитать
Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.