3 - [33]

– Помилуй нас, – со свистом срывается с моих губ, когда открываю глаза.

– Что? – доноситься откуда–то из моих ног.

Я села на кровати и уставилась на Артура, сидящего за рабочим столом.

– Сколько я спала? – спросила я, опуская босые ноги на деревянный пол.

– Часа четыре, – тихо ответил он, отворачиваясь к монитору ноутбука, – Поспи ещё.

– Не могу, – прошептала я, поднимаясь.

Оглядев номер, я нашла платье. Вид у него был плачевный. У входа валялись туфли, которые уцелели только потому, что я несла их в руках. Бельё, судя по ошмёткам возле зеркала, восстановлению не подлежит. Ну и ладно.

Взяв свою одежду, я направилась в ванную; стряхивая прилипшие к пяткам обертки от презервативов. Быстро надев платье, я посмотрела на своё отражение в зеркале и сморщилась, прикидывая, сколько придётся распутывать колтун на голове. Не спрашивая разрешения, я схватила расчёску Артура и начала дёргать ей волосы, не обращая внимания на боль от резких движений. Когда я закончила, и мои непривычно–тёмные пряди ровно лежали на плечах, я отложила расчёску и попыталась унять дрожащие пальцы, опустив руки под тёплую воду.

Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.

Я крепко зажмурилась и стиснула зубы до боли.

Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.

Монотонный двухголосый гул разрастается в моей голове, и я не выдерживаю этого. Где–то в дальних закоулках моего мозга каркает ворона, и её карканье разноситься эхом по моему телу, вызывая ещё большую дрожь. Стуча ладонью по лбу, я выплёвываю эти слова, в надежде, что гул прекратиться, но ничего не выходит.

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас. Помилуй, помилуй, помилуй нас, – шепчу я, пытаясь рукой выбить это из своей головы.

– Кира? – произносит Артур где–то рядом.

Я вытягиваю вперёд руку, не давая ему приблизиться. Его это не останавливает, и он пытается что–то сделать, как–то помочь, но и у него не получается. Я отталкиваю Артура, и выбегаю из ванной, а потом и из номера.

Лестница, мне нужна лестница.

Сбегая вниз по ступенькам, я продолжаю шептать проклятое трисвятое, и трясу головой в разные стороны. Слёз нет, их вообще никогда нет, только холод, какой–то неестественный холод, окутывающий меня, как покрывало.

Я не знаю, как я добежала домой. Я не помню, как открыла подъезд и влетела вверх по ступенькам. Я помню только руки Джексона, его раскрытые объятия в которые я упала, продолжая шептать:

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.

Мой голос охрип и сел, в горле пересохло, но я повторяла снова и снова, без остановки, не прерываясь. Джексон уже видел меня в таком состоянии, поэтому он без слов поставил меня под тёплый душ и снял моё платье. Сквозь шум льющейся воды и свой свистящий шёпот я смогла расслышать:

– Мать твою.

Я не знаю, о чём он думал, когда увидел последствия игры с Артуром. Мне даже трудно представить, о чём он подумал. Мне было так холодно; пальцы на руках и ногах онемели настолько, что я просто их не чувствовала; я тряслась даже тогда, когда Джексон дал практически кипяток. Намыливая моё тело, он начинает петь дрожащим голосом:

На волоске судьба твоя,

Враги полны отваги,

Но слава Богу есть друзья,

Но слава Богу есть друзья,

И слава Богу у друзей есть шпаги.

Я замолкаю, вслушиваясь в каждое слово, и облизываю пересохшие губы. Джексон поднимает мою руку, и проводит мыльной рукой от плеча до запястья, растирая кожу тёплыми прикосновениями. Холод постепенно отступает, и я начинаю несвязно подпевать, всхлипывая от острых слов, которые я не могла выдерживать:

Когда твой друг в крови,

А la guerre comma а la guerre

Когда твой друг в крови

Будь рядом до конца.

Детское мыло со сладковатым запахом успокаивает меня, и я начинаю медленно сползать по стенке душевой. Джексон успевает подхватить меня, крепко обнимает своими руками, не давая снова сорваться в пропасть. Я вцепилась в его футболку, которая насквозь промокла, и мы продолжаем петь, пытаясь изобразить веселье и радость:

И мы горды, и враг наш горд,

Рука забудь о лени.

Посмотрим, кто у чьих ботфорт

Посмотрим, кто у чьих ботфорт,

В конце–концов согнёт свои колени.

Боль затапливает меня волной, сжимая сердце в тиски; я рыдаю и стону от отчаяния; а Джексон просто поёт до тех пор, пока не засыпаю у него на руках.

Когда твой друг в крови,

На войне, как на войне

Когда твой друг в крови,

Будь рядом до конца.

Но другом не зови,

А la guerre comma а la guerre

Но другом не зови…

Ни труса, ни лжеца.

16

– Натали просила подстричь её, – сказал Джексон на следующий день, сметая состриженные волосы в совок, – Пойдёшь со мной?

Я кивнула, и направила длинную ножку вентилятора на себя. После трёх работающих фенов в помещении салона было невыносимо душно, а на мне была закрытая кофта и узкие джинсы. Синяки расцветали фиолетовым цветом по всему моему телу; и я решила не пугать клиентов и не расстраивать Джексона лишний раз.

– Она говорила мне, что хочет перекраситься, – говорю я, наслаждаясь потоками воздуха, бьющими в моё лицо.

– Да? – Джексон воодушевился, – В какой цвет?

– Не знаю, – я облизнула пересохшие губы и почесала подбородок, – Но говорила о кардинальных переменах.