23000 - [12]

– А-а-а! – Лаппонен взял сувенир. – А я уж подумал – ты мне взятку хочешь дать!

Они рассмеялись.

– Десять лет! – Лаппонен вертел крошечный молот. – Время несется, как Шумахер. А мы стоим на месте. И таращимся. Ладно, пошли глянем…

Он встал, взял папку:

– Теперь каждый вагон досматривают. И я обязан присутствовать. Такие времена, сам знаешь.

– Знаю.

– Закон есть закон.

– Закон делает нас людьми, – произнес блондин.

Лаппонен посерьезнел, вздохнул:

– Хорошо ты сказал, Николай. Если бы все русские это понимали.

Они подошли к поезду. Началась процедура таможенного досмотра. В каждом вагоне-рефрижераторе лежал лед, напиленный одинаковыми метровыми кубами. Последний вагон был заполнен лишь на одну треть.

– В Сибири не хватило льда? – усмехнулся Лаппонен, ставя печать на накладную.

– Не успели с погрузкой. – Блондин забрал документы, убрал в кейс.

Лаппонен протянул руку:

– Счастливого пути, Николай.

– Счастливо оставаться, господин Лаппонен, – пожал ее блондин.

Таможенники пошли к зданию, блондин – к голове поезда. Дойдя, поднялся на тепловоз по лестнице, закрыл за собой дверь. Впереди поезда загорелся зеленый свет, состав тронулся и пополз. Блондин открыл дверь салона. Отделанный в стиле хай-тек, с сиренево-серой мягкой мебелью, прозрачной барной стойкой и четырьмя маленькими спальными купе, салон был деликатно подсвечен мягким голубоватым светом. В кресле дремал второй машинист, за стойкой позвякивала посудой рослая блондинка-проводница.

– Все. – Блондин сел в кресло, положил кейс на стеклянную полку.

– Как долго теперь… – Потянулся, просыпаясь, рыжеволосый машинист.

– Новые времена у мясных. – Блондин снял пиджак, повесил на вешалку, зевнул. – Мир, дай мне…

– Серого чая, – подхватила проводница, косясь темно-синими глазами.

– Точно. И добавь к этому четыре сливы.

Проводница исполнила, принесла на подносе, подала:

– Ты совсем не спал, Лаву.

– Сон со мной, – ответил он и надкусил сливу.

Проводница села рядом с ним, положила ему голову на колени и сразу заснула.

Лаву съел сливы, выпил сероватый настой. И закрыл глаза. Второй машинист последовал его примеру.

Поезд набрал скорость и пошел по лесистой местности.

Через 48 минут он затормозил, свернул с главной магистрали и медленно пополз через густой еловый лес. Вскоре впереди в лесу обозначился пологий холм и большие серебристые ворота с голубой надписью «ЛЁД». Поезд подошел к воротам и дал сигнал. Ворота стали раздвигаться.

Спящие в салоне проснулись.

– Слава Свету, – произнес Лаву.

Проводница и второй машинист сжали его руки.

Состав проехал ворота. Сразу за ними начинался тоннель, уходящий под землю. Въехали в темный тоннель. Но ненадолго: впереди прорезался свет, по обе стороны стали наплывать узкие платформы, матово засияли голубым и белым гладкие стены.

И поезд остановился.

Сразу же к нему подошла многочисленная охрана в голубой униформе и подъехали на автопогрузчиках рабочие в белых комбинезонах и касках. Лаву, с кейсом в руке, первым сошел на платформу и, не обращая ни на кого внимания, быстрым шагом направился к стеклянному лифту в середине платформы. На ходу вынул электронный ключ, приложил к трехгранной выемке. Двери лифта бесшумно раздвинулись, Лаву вошел. Двери закрылись, лифт тронулся наверх. И быстро остановился. Лаву вышел и оказался у массивной стальной двери с видеокамерами и трехгранной выемкой для электронного ключа. Он приложил ключ. Двери разошлись, открывая большой светлый, голубовато-зеленый и совершенно пустой зал с огромной мозаичной эмблемой фирмы «ЛЁД» во весь пол: два скрещенных ледяных молота под алым, пылающим огнем сердцем. На сердце стоял седовласый худощавый старик в белом, с белой, аккуратно подстриженной бородой. Желтовато-синие глаза внимательно смотрели на Лаву. Лаву поставил кейс на мраморный пол:

– Шуа!

– Лаву!

Они подошли друг к другу и обнялись. Старик был гораздо мудрее сердцем. Поэтому, зная, какой далекий путь проделал Лаву, он сдержал свое сердце, позволив ему лишь короткую и мягкую вспышку – братское приветствие.

Лаву облегченно замер в объятиях старика: сердце Шуа всегда дарило неземной покой.

Старик первым разжал объятия, морщинистой, но твердой рукой коснулся лица Лаву и произнес по-английски, с американским выговором:

– Свет с нами.

– Свет в твоем сердце, брат Шуа, – очнулся Лаву.

Старик в упор вглядывался в красивое молодое лицо Лаву, словно видел его впервые. Он сохранил способность радоваться встрече с каждым братом, как в первый раз, словно открывая заново родное сердце. Это давало старику огромную силу. Шуа видел сердцем дальше и глубже многих братьев Света.

– Ты устал после дороги, – продолжал Шуа, беря Лаву за руку. – Пойдем.

Лаву шагнул, но обернулся, глянул на оставленный на полу голубой кейс. Он стоял прямо на одном из огромных ледяных молотов мозаики, совпадая цветом со льдом и почти полностью исчезая из-за такого совпадения.

– Теперь это уже не нужно, – улыбнулся Шуа. – Никому не нужно.

Они вышли из зала и сразу же оказались в апартаментах Шуа. Здесь все было просто и функционально, но во всех комнатах присутствовал камень холодных оттенков. Шуа провел брата в комнату Покоя. Лаву встретили братья Кдо и Ай, приветствовали сердечным объятием, раздели, натерли маслами, уложили в ванну с травяным настоем и удалились. Шуа подал чашу с ягодным чаем.