Хибберты, Эд и Вильма, держались сами по себе. Они были из Сиэтла. Лет семидесяти пяти — семидесяти восьми. Всегда ужинали в одиночестве, ни с кем не общались. Эд был очень внимателен к Вильме, а она, по-видимому, была хрупкого здоровья. Я слышал, как о них перешептывались: «Снобы», «Выскочки», «Много о себе понимают», «Ледышки». Наверное, они и сами это слышали.
В Кальяо Вильма заболела и перестала выходить из каюты. В Лиме ее отвезли в больницу, где она и умерла. Эд Хибберт сошел с лайнера, но каюту не освободил. Его столик пустовал, пока он не нагнал лайнер в Гонолулу.
И тогда начались приглашения: вдовы одна за другой предлагали ему поужинать вместе, пропустить по рюмочке, сходить на бал-маскарад. Действовали прямо-таки профессионально — соблазняли его упорно и красиво.
Поразительно, но Эд не упирался. Казалось, он рад их вниманию — и вовсе не как вдовец, только что потерявший супругу, а как самый разборчивый холостяк. Те же самые женщины, которые о нем злословили, теперь восхваляли его и состязались за его симпатии. И у меня было чувство, что отвечая на их ухаживания, крутя с ними романы, но ни с одной не связывая себя всерьез, он сводил счеты — возможно, в том числе с собственной женой.
Он съездил еще в два круиза, вел себя точно так же, вторично так и не женился.
Надгробное слово мистеру Конкеннону
Я не был знаком с Деннисом Конкенноном. На его похороны меня пригласила одна приятельница его сына — попросила ее подвезти. День был дождливый, заняться мне было нечем, и я остался на панихиду. Устроился на задней скамье. Служба была экуменистическая — так пожелал сам мистер Конкеннон. Народу пришло очень много — церковь была полна. Прочитали вслух его любимое стихотворение — из Роберта Фроста, запоминающаяся строчка «И эта сморщенная карга». Прозвучало несколько сентиментальных песен. Затем начались надгробные речи.
Один мужчина встал и сказал:
— Таких, как Деннис, я никогда не встречал. Я проработал у него почти двадцать пять лет, и за все это время он не угостил меня даже чашкой кофе.
Речь продолжалась в том же духе. В церкви засмеялись.
Потом встала женщина:
— Когда меня к нему вызывали, просто коленки подгибались. Шла и не знала: то ли приставать начнет, то ли уволит.
Еще один мужчина:
— Торговые агенты включали в смету расходы на автомойку. «Торговый агент должен ездить на чистой машине». Но Деннис говорил: «Четырнадцатого, в прошлом месяце? Я посмотрел прогноз погоды. В тот день шел дождь. Платить не буду».
И еще один:
— Иногда на совещаниях рядом с ним сидел Джордж Келли, его партнер. И вот сначала один из них что-то скажет, потом другой повторяет слово в слово. Сюр. Мы это называли «Стереоденнис».
Выступали и другие, и все рассказывали об этом человеке только гадости. Под конец похорон я хорошо узнал Денниса Конкеннона: он был недобрым, нелогично мыслившим самодуром и разбогател, эксплуатируя и запугивая этих людей, которые теперь сбежались на его похороны — пришли не оплакать его, а оставить за собой последнее слово.
Перевод Светланы Силаковой.
