2012. Дерево Жизни - [8]

– Кто здесь?

Но в ответ тишина.

– Кто здесь?! – повторяет мальчик. – Я вас не боюсь!

И тут он слышит тихий шепот, похожий на шепот воды в ручье. Еле слышное звенящее серебряное журчание, в котором, лишь включив всю детскую фантазию, можно разобрать слова.

«И не надо бояться, – говорит переливающийся всеми нотами серебряный голос. – Здесь ты самый главный, Вильям. Здесь ты можешь почти все. Не нужно бояться. Это ведь просто сон. А сны – это нечто очень важное для тебя. Очень скоро ты поймешь это. И когда-нибудь мы обязательно подружимся…»

«Я самый главный, – проносится у Вильяма в голове. – Значит, пусть все будет так, как я хочу. А я не хочу туман!»

И туман исчезает. Мальчик оказывается на залитой солнцем крыше их старого многоэтажного дома. Метрах в десяти от него стоит выстроенная дядей Билом голубятня. Мальчишка подходит к клетке и открывает дверцу.

– Вылетайте! Давайте! Смелее! – кричит он птицам и выпускает в небо всех до одной. Он смотрит, как голуби нарезают неровные чуть дерганые круги над домом. Как на мгновение, пролетая в солнечном свете, их перья вспыхивают золотом и тут же гаснут, превращаясь в серебро и мел. Вильям смотрит на птиц и понимает, что он не просто выпустил на волю без спроса дядькиных голубей. Он сделал что-то очень важное… Важное вообще для всех.

о. Бали, Юго-Восточная Азия

Нам всем нужна вера в то, что мы особенные и что именно мы творим историю. Что мы и есть главные герои нашего фильма. А героев не убивают в первой серии. Так что еще должно случиться много чего, прежде чем мы почувствуем приближение финала. Это ведь здорово – быть героем собственной истории. Смотреть в свое прошлое, как в содержание предыдущих эпизодов, и твердо верить, что в моем-то фильме обязательно будет хеппи-энд.

Никому и в голову не приходит, что он лишь герой эпизода. Например, тому парню, которому оторвало голову здоровенной каменной плитой. Наверняка он думал, что он главный, и это мгновение лишь середина чего-то большего. Но плита сорвалась, а он просто ехал мимо на мопеде. Катил себе домой в нескольких метрах от меня. Прибавь я газу – вместо него лежал бы сейчас под обломками камня.

Рабочие при помощи какого-то допотопного крана тянули плиту-перекрытие вверх, и она нависала прямо над дорогой. А потом вдруг один из тросов оборвался, и плита, словно гигантский молоток, устремилась вниз с такой силой, что просто снесла парню голову в шлеме. Тело еще проехало какое-то расстояние на мопеде и рухнуло, а потом сверху на него упала окончательно освободившаяся от тросов плита. Голова в шлеме отлетела в сточную канаву. Вот такое вот дежавю… Я говорю об этом в прошедшем времени. Хотя должен говорить в настоящем. Я говорю об этом в прошедшем, потому что не могу признаться, что этим парнем должен быть я. Я говорю так, потому что впервые в жизни я поступаю малодушно. Увидев свое будущее в дежавю, я пропускаю вперед человека, намеренно прижимаясь к обочине, уступаю ему право умереть вместо меня… Мы подъезжаем к крану и строительным работам. Я еду впереди, но прижимаюсь вправо, пропуская его вперед. О чем я думаю? О чем? Почему я не кричу: «Стой! Тебя сейчас убьет!»? Не знаю… Возможно, потому, что я просто потрясен. Потрясен тем, что вдруг выясняется, что я вовсе не главный, что я смертен, и еще выясняется, что я малодушен и труслив. Потому что я еще никогда не умирал взаправду. Потому что я не мог предположить, что какая-то балка может снести мне так запросто голову, и она, словно мусор, отлетит на обочину… Я пропускаю его вперед и закрываю глаза. Практически сразу же сбавляю газ за мгновение до страшного грохота и криков. Я останавливаюсь в каких-то метрах от раскореженного железобетона и распростертого на асфальте, дергающегося в нервных спазмах тела. Я не могу на это смотреть… Я разворачиваю мопед и просто еду в другую сторону. Не каждый день тебе дается возможность уступить свою эпизодическую роль «смерть на дороге» кому-то другому… И тут становится так грустно и одиноко, что хочется сдохнуть. Хочется отмотать все назад и проехать вперед. Хочется, чтобы все шло так, как должно было идти… Без этого чуда, без этого моего дежавю, спасшего меня от верной смерти, без этого моего малодушия. В конце-концов, тогда бы уже все прекратилось, и я смог бы наконец расслабиться. Тогда… Когда? Когда бы лежал сейчас, дергая левой ногой в мокрых шортах из-под тонны железа и бетона.

Хочется с кем-то поговорить об этом. Хочется закричать в лицо: «Я чуть не сдох только что! Я тварь! Я уступил право сдохнуть кому-то другому! Тому, кто не должен был подыхать вот так вот! Я тварь тварь тварь! Но я хочу еще немного пожить… Это все инстинкт. Если ты знаешь, что там конец, ты не пойдешь туда. Это все инстинкт самосохранения… так устроены мы. Всегда готовы поменять смерть на жизнь. Всегда!»

Но мне некому кричать все это в лицо. Некому расплакаться на плече. Все мои приятели здесь – просто фон для жизни. Они никто. И я никто для них. И это ранит сильнее, чем плита, упавшая на голову. Это режет сильнее, чем рваный кусок трубы, вылезший из бетонной оправы. Это данность, с которой нужно жить дальше. Которая не даст тебе забыть, кто ты, ни на секунду.