Сам суд эксперту-лингвисту Коршикову поставил вопрос дословной диспозицией статьи 280 УК РФ, и эксперт дал заключение суду этой же диспозицией статьи 280 УК РФ. В своем Постановлении от 25 августа суд согласился с сообщением эксперта о том, что диспозиция статьи 280 УК РФ, воспроизведенная в предъявленном мне обвинительном заключении и идентичная заключению эксперта Коршикова, является лингвистической оценкой запрещенного статьей 280 УК РФ деяния, а не юридической. Но если формула обвинения в моем обвинительном заключении это всего лишь лингвистическая оценка моего деяния, то почему мое дело рассматривается в Савеловском суде, а не на ученом совете филологического факультета?
Напомню суду, что когда я спросил доктора филологических наук Борисову, прослушавшую весь текст заключения эксперта Коршикова, что она может сказать о данной экспертизе, то она ответила, цитирую: «Во-первых, меня сразу же слегка шокировало, что собственно лингвистического анализа не последовало».
Таким образом, в деле нет лингвистических экспертиз. В деле есть некие документы, в которых лингвисты отвечают на вопросы права. Эти документы можно хоть сто раз назвать лингвистическими экспертизами, но они от этого таковыми не станут.
Обращаю внимание суда, что ни один лингвист, предупрежденный о даче ложного заключения, не сообщит суду, что предметом изучения лингвистики является политический и социальный экстремизм. Поэтому принимая от лингвистов заключения об экстремизме каких-либо информационных материалов, суд принимает в качестве доказательства заведомо ложное заключение, которое, безусловно, является недопустимым доказательством.
2. Доктор филологических наук Борисова пояснила суду, если отдельные слова и предложения рассматривать отдельно от контекста, то есть, от того, что автор хотел сказать во всей своей статье, то смысл сказанного автором можно извратить, как угодно. Делать подобные извращения запрещают не только законы русского языка, но и закон «О противодействии экстремистской деятельности», который в статье 1 часть 3 прямо указывает, что экстремистскими материалами являются только документы целиком, а не какая-то информация в этих документах.
В нарушении этого закона, следователь, в своем постановлении о назначении экспертизы, своим вопросом дал эксперту задание извратить смысл материала «Смерть России!». Он поставил эксперту вопрос не о том, к чему призывает весь материал «Смерть России!», а: «Поставить перед экспертами вопросы: содержится ли в тексте представленного на исследование документа информация, являющаяся призывами…». Такой вопрос это попрание закона «О противодействии экстремистской деятельности»!
И мы своими вопросами предлагаем суду исправить это нарушение закона следователем, для чего поставить лингвисту, во-первых, вопросы лингвистики, а не вопросы права, а во-вторых, поставить их так, как требует часть 3 статьи 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности, а именно:
1. Призывает ли статья Дуброва «О матери» в материале «Смерть России!» к каким-либо действиям, а если призывает, то к каким именно действиям и кого именно призывает?
2. Призывает ли материал «Смерть России!» к каким-либо действиям, а если призывает, то к каким именно действиям и кого именно призывает?
В своем Постановлении от 2 сентября суд утверждает, что эти вопросы «нашли свое отражение в заключениях уже имеющихся в деле экспертиз». Но суд во всех экспертизах не найдет не только отражения, но и тени этих вопросов, поскольку следствие умышленно не ставило эти вопросы экспертам. Кроме этого, где суд увидел в экспертизах что-либо о статье Дуброва под названием «О матери»? Где суд увидел в экспертизах что-либо о материале трех авторов «Смерть России!»? Эксперты умышленно и на глазах суда извращают, якобы, исследуемый материал, и называют его статьей Дуброва «Смерть России!». Они умышленно рассматривают только несколько отрывочных кусков предложений из статьи Дуброва «О матери», и ни слова не говорят о том, что написали остальные авторы подборки материалов «Смерть России!» Они цинично и на глазах суда извратили текст, и суд помогает им это делать, отказываясь назначить настоящую лингвистическую экспертизу.
Таким образом, Постановление суда от 2 сентября не основано ни на материалах дела, ни на законе.
Поэтому еще раз прошу суд назначить лингвистическую экспертизу и на разрешение эксперту поставит вышеуказанные вопросы.
Предлагаю поручить проведение этой экспертизы доктору филологических наук профессору Е.Г. Борисовой, поскольку она уже знакома с материалом и может провести данную экспертизу достаточно быстро».
Будут ли читатели удивлены сообщением, что судья Савеловского суда И.В. Пустыгина отказала мне? Причем, и не сильно старалась, просто проигнорировав мои доводы начисто и выведя из компьютера постановление, практически дословно воспроизводящее текст ее постановления от 2 сентября.
Я снова просил суд:
«В ходатайстве от 2 сентября я просил суд вызвать на допрос следователя Следственной службы УФСБ РФ по г. Москве и Московской области старшего лейтенанта юстиции Баранова А.А., чтобы установить, почему он сначала трижды отказал в возбуждении против меня уголовного дела в силу статей «42, 43, 46 Закона РФ «О средствах массовой информации»», но затем вдруг возбудил уголовное дело и расследовал его с циничным нарушением УПК РФ, фактически не допустив меня к участию в деле.
